Смерть в душе. Странная дружба - [105]
— Ты что, спятил?!
Человек поднимает голову: это Викарьос. Брюне говорит:
— Тибо тебя ждет.
Викарьос не отвечает. Брюне садится рядом. Они молчат; колено Викарьоса касается колена Брюне. Время идет, дождь идет, время и дождь — это одно и то же. Наконец Викарьос встает и удаляется. Брюне остается один, он опускает голову, дождь струится по его волосам и шее.
Брюне зевает: полдень, ему предстоит как-то убить десять часов. Он потягивается, собственная сила душит его, нужно как-то себя изнурять. С завтрашнего дня — гимнастика до изнеможения. Стучат, он выпрямляется: кто-то пришел, это всегда помогает скоротать время.
— Войдите.
Это всего лишь Тибо. Он входит и спрашивает:
— Ты один?
— Как видишь, — отвечает Брюне.
— Вижу, но не верю своим глазам. Здесь нет Шале?
— Он у зубного врача, — зевая, говорит Брюне.
— У этого типа вечно что-то болит.
Он берет стул, пододвигает его к стулу Брюне, садится.
— Вы с Шале стали неразлучны.
— Он мне все время нужен, — объясняет Брюне. — Он переводчик.
— Но до него переводчиком, кажется, был Шнейдер?
— Да, Шнейдер.
Тибо пожимает плечами:
— Ты как красивая женщина, у тебя какие-то мимолетные увлечения. В прошлом месяце все было только для Шнейдера. Теперь все только для Шале. Мне больше нравился Шнейдер.
— Дело вкуса, — говорит Брюне.
Тибо отбрасывает назад голову и сквозь ресницы рассматривает Брюне:
— Разве вы со Шнейдером не были друзьями?
— Конечно, да.
— Тогда ты будешь доволен, — хитро улыбается Тибо. — Я к тебе с поручением от него.
— От Шнейдера?
— Он хочет тебя видеть.
— Шнейдер? — повторяет Брюне.
— Ну да, Шнейдер. Он поручил мне передать тебе, что в час дня будет за девяносто вторым бараком.
Брюне ничего не говорит, Тибо с любопытством смотрит на него.
— Ну что?
— Скажи ему, что я постараюсь прийти, — говорит Брюне.
Тибо не уходит, он открывает большой рот, он смеется, но его глаза остаются застенчивыми.
— Я рад тебя видеть, старина.
— Я тоже, — говорит Брюне.
— Ты редко показываешься.
— У меня много работы.
— Знаю. У меня тоже. Но когда хочешь, всегда найдешь время. Люди десять раз на дню меня спрашивают, куда ты делся.
Брюне не отвечает.
— Естественно, — продолжает Тибо, — я уничтожил радиоприемник. Мы теперь больше ничего не знаем, мы как в потемках: ребята злятся.
Брюне нервничает под этим пристальным взглядом. Он сухо отвечает
— Я тебе уже объяснял. У кого-то слишком длинный язык, а у фрицев ушки на макушке. Пока нужно сделать наши встречи более редкими — это элементарная осторожность.
Тибо вроде и не слышит. Он спокойно продолжает:
— Некоторые говорят, что тебе не стоило так горбить, чтобы бросить нас всех при первых же сложностях.
— Ерунда! — весело возражает Брюне. — В полита?» всегда так: топчутся на месте, отступают, а потом снова делают бросок вперед.
Он смеется, Тибо серьезно смотрит на него, в дверь стучат ногой, Брюне быстро встает и идет открывать: это Мулю с банками консервов в руках. Вслед за ним входят Корню и Полен, они несут в одеяле буханки хлеба. Мулю кладет банки на стол, отходит и добродушно созерцает их, сложив руки на животе.
— Сегодня куриные ножки. Тибо встает.
— Тогда до скорого, — говорит он. — Когда у тебя найдется время.
— Да, — отвечает Брюне. — До скорого.
Тибо выходит, Мулю делает шаг по направлению к двери.
— Я позову ребят.
— Нет, — останавливает его Брюне. Мулю изумленно смотрит на него.
— Как это нет?
— Сегодня мы разнесем это по комнатам. — Но почему?
Почему? Потому что здесь нет Шале. Брюне виновато произносит:
— Потому.
— Мы никогда так не делали, — удивляется Мулю.
— Правильно, произведем опыт. Я думаю, это сэкономит время.
— Мы здесь только и делаем, что экономим время.
— Пошевеливайтесь! — нетерпеливо говорит Брюне. — Идите за мной.
Они ходят из комнаты в комнату, как когда-то. Брюне открывает двери и входит, Мулю вдет следом, объявляя:
— Сегодня вас обслуживают на дому, счастливчики. Подождите немного: завтра вам подадут шоколад в постель.
Люди не отвечают. Они возвращаются с работы, они устали, взгляды их медленны, движения неповоротливы. Большинство сидит на скамейках, большие руки они кладут ладонями на стол, ни на кого не смотрят, молчат. Брюне думает: хватило одного месяца. Один месяц — и барак походит на все остальные. Когда-то, в полдень, они пели. Перед комнатой товарищей по партии он мешкает, он почти боится: он вообще никогда не заходит туда без Шале, у него такое ощущение, будто он возвращается из путешествия.
— Ну, — спрашивает Мулю, — ты нам откроешь дверь или нет?
Брюне не отвечает. Корню поворачивает ручку левой рукой, они входят, оставив дверь открытой. Брюне остается в коридоре. Заметив удивление на повернувшихся к нему лицах, он все же вынужден зайти. Переступает порог и думает: «Я не должен этого делать, это огромная ошибка».
— Смотри-ка, — удивляются в комнате, — а вот и Брюне.
— Да, — говорит Брюне, — вот и я.
Он хочет посмотреть им в глаза, он видит только полуприкрытые веки, люди сидят вокруг стола, руки их перебирают хлеб и банки с консервами, кто-то говорит:
— Черт! Опять куриные ножки.
— Счастливчики, — лопочет Мулю, — вас обслуживают на дому…
— Заткнись! — сердится Брюне. — Смени пластинку. Он сказал это слишком громко: все глаза обращены на
«Тошнота» – первый роман Ж.-П.Сартра, крупнейшего французского писателя и философа XX века. Он явился своего рода подступом к созданию экзистенционалистской теории с характерными для этой философии темами одиночества, поиском абсолютной свободы и разумных оснований в хаосе абсурда. Это повествование о нескольких днях жизни Антуана Рокантена, написанное в форме дневниковых записей, пронизано острым ощущением абсурдности жизни.
Роман-пьеса «Ставок больше нет» был написан Сартром еще в 1943 году, но опубликован только по окончании войны, в 1947 году. В длинной очереди в кабинет, где решаются в загробном мире посмертные судьбы, сталкиваются двое: прекрасная женщина, отравленная мужем ради наследства, и молодой революционер, застреленный предателем. Сталкиваются, начинают говорить, чтобы избавиться от скуки ожидания, и… успевают полюбить друг друга настолько сильно, что неожиданно получают второй шанс на возвращение в мир живых, ведь в бумаги «небесной бюрократии» вкралась ошибка – эти двое, предназначенные друг для друга, так и не встретились при жизни. Но есть условие – за одни лишь сутки влюбленные должны найти друг друга на земле, иначе они вернутся в загробный мир уже навеки…
В первой, журнальной, публикации пьеса имела заголовок «Другие». Именно в этом произведении Сартр сказал: «Ад — это другие».На этот раз притча черпает в мифологии не какой-то один эпизод, а самую исходную посылку — дело происходит в аду. Сартровский ад, впрочем, совсем не похож на христианский: здание с бесконечным рядом камер для пыток, ни чертей, ни раскаленных сковородок, ни прочих ужасов. Каждая из комнат — всего-навсего банальный гостиничный номер с бронзовыми подсвечниками на камине и тремя разноцветными диванчиками по стенкам.
За городскими воротами, зашагав прочь от Аргоса, странствующий рыцарь свободы Орест рано или поздно не преминет заметить, что воспоминание о прикованных к нему взорах соотечественников мало-помалу меркнет. И тогда на него снова нахлынет тоска: он не захотел отвердеть в зеркалах их глаз, слиться с делом освобождения родного города, но без этих глаз вокруг ему негде убедиться, что он есть, что он не «отсутствие», не паутинка, не бесплотная тень. «Мухи» приоткрывали дверь в трагическую святая святых сартровской свободы: раз она на первых порах не столько служение и переделка жизни, сколько самоутверждение и пример, ее нет без зрителя, без взирающих на нее других.
"Дороги свободы" (1945-1949) - незавершенная тетралогия Сартра, это "Возраст зрелости", "Отсрочка", "Смерть в душе". Отрывки неоконченного четвертого тома были опубликованы в журнале "Тан модерн" в 1949 г. В первых двух романах дается картина предвоенной Франции, в третьем описывается поражение 1940 г. и начало Сопротивления. Основные положения экзистенциалистской философии Сартра, прежде всего его учение о свободе, подлинности и неподлинности человеческого существования, воплощаются в характере и поступках основных героев тетралогии. .
Книга «Экзистенциализм — это гуманизм» впервые была издана во Франции в 1946 г. и с тех пор выдержала несколько изданий. Она знакомит читателя в популярной форме с основными положениями философии экзистенциализма и, в частности, с мировоззрением самого Сартра.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881—1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В первый том вошел цикл новелл под общим названием «Цепь».
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
В четвертый том вошел роман «Сумерки божков» (1908), документальной основой которого послужили реальные события в артистическом мире Москвы и Петербурга. В персонажах романа узнавали Ф. И. Шаляпина и М. Горького (Берлога), С И. Морозова (Хлебенный) и др.
В 5 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли рассказы 1860-х — 1880-х годов:«В голодный год»,«Юлианка»,«Четырнадцатая часть»,«Нерадостная идиллия»,«Сильфида»,«Панна Антонина»,«Добрая пани»,«Романо′ва»,«А… В… С…»,«Тадеуш»,«Зимний вечер»,«Эхо»,«Дай цветочек»,«Одна сотая».
Вторая часть тетралогии «Дороги свободы» «Отсрочка» повествует о начале войны в Европе. Чехословакия предана. Война неминуема. Герои Сартра оказываются перед лицом смерти. Жизнь как бы сравнялась со смертью по своей «неестественности». И на глазах читателя совершается стремительная метаморфоза: от неприятия смерти герои приходят к неприятию жизни.