Смерть в Дрездене - [23]

Вот что прочел я у Геродота о походе персидского царя Камбиса в Эфиопию:

«Не успело войско пройти пятой части пути, как уже истощились взятые с собой съестные припасы. Вьючные животные были также забиты и съедены. Если бы Камбис, заметив это, одумался и повернул назад, то, несмотря на свою первую ошибку, он все-таки поступил бы как благоразумный человек. Однако царь, ни о чем не рассуждая, шел все вперед и вперед. Пока воины находили еще съедобную траву и коренья, они питались ими. Когда же пришли в песчаную пустыню, то некоторые воины совершили страшное дело: каждого десятого они по жребию убивали и съедали».

Должен сказать, что это очень похоже на наш поход. Людей мы пока не пожираем, но, может быть, это еще впереди?

Чтобы понять Россию, надо побывать в ней. Никакие описания и рассказы здесь не помогут. Может быть, об этом народе сказал Петрарка: там, в северной туманной стране, родится племя, которому умирать не больно. Я не считаю себя трусом, но мне страшно. Это же сказал в разговоре со мной герцог де Виченца. А в его мужестве никто еще не сомневался.

Ваши мысли о французской литературе меня позабавили. С грустью признал я, что вы во многом правы. Писатели наши либо в опале и на чужбине, либо пишут верноподданнический бред. Музы переселились в Германию и в Англию.

Меня беспокоит то, что вы пишете о моем брате. Я знаю Марка. Он может теперь решиться на что-то гибельное и сумеет увлечь своих друзей.

18. Николай Истомин — Сперанскому

Любезный Михайло Михайлович! Наконец имею возможность писать вам, не опасаясь любопытных глаз. О великих и грозных событиях, коих был я свидетель, знаете вы от многих. О счастье своем писал я вам прошлый раз. Ныне поделиться хочу сомнениями, тяжко мне на душе лежащими. Дошел ли до Нижнего слух о самозванце? Так вот, мне известно, кто есть сей самозванец, именем Наполеона крестьянам нашим волю дарующий. Поверите ли: это некто поручик Глинский, игрок и бретер, но, впрочем, добрый и весьма неглупый малый. Я его в Петербурге знавал: он известному вам Андрею Татищеву близкий приятель был. Месяца за два до войны вынужден он был полк оставить после какой-то неблаговидной истории. Вины его, однако, как Татищев уверяет, не было, а лишь стечение обстоятельств.

Представьте же мое положение. Я послан с пакетом, попадаю в руки неизвестных, отведен к их главарю, коего они с и р о м именуют. И вижу в избе близ Волоколамска… живого Наполеона. Не сразу понял я, что со мной происходит. Глинский же меня сразу узнал. Надо сказать, что по причине сходства он еще в пажеском корпусе прозвище Наполеон имел.

Он выходит изменник отечеству. Мой долг убить его аки пса, не глядя на последствия для себя. Он же меня сердечно обнимает, велит подать шампанского…

Как я его убью? Да и оружие у меня отобрано. Но не то главное. А главное то, что этот дуэлянт эмансипацию крестьян, о чем я мечтал лишь, на деле делает! Под именем деспота иноземного, но делает. «А как иначе возможно?» — спросил он меня. Я ему говорю: после войны, после победы… Он смеется, да и я верю ли подлинно?

Но и другое понял я: для Глинского все это игра, авантюра неслыханная, которой он, может, всю жизнь ждал. Натура у него такая: игрок до мозга костей!

До глубокой ночи мы с ним проговорили. Наутро отдал он мне пакет нераспечатанный и велел своим людям на большую дорогу вывести и отпустить.

Теперь сам я отчасти преступник, ибо по начальству, как положено, о приключении не доложил.

Думаю о том днем и ночью. Каковы бы ни были цели у Глинского, а поступки его с крестьянами благородны и могут начало великому делу положить.

А с другой стороны посмотреть: враг в Москве, землю нашу топчет и поганит. Одна ныне цель у народа русского — лютого врага разбить и изгнать. Помогает этому Глинского авантюра? Нет, конечно! Напротив, очень помешать может, распри и смуту породив. Что будет с крестьянами, кои ему поверили?..

19. Николай Истомин — сестре

Приготовься узнать дурную весть, сестра. Андрей Татищев умер вчера у меня на руках от ран, полученных в сражении две недели назад. Жил и умер он как мужественный человек. Ты знаешь, и отец наш, и я лелеяли надежду, что он породнится с нами. Казалось мне, и ты была к нему склонна. Коснеющими устами желал он тебе в жизни счастья… Могилу его на сельском кладбище запомнил я. Если будем живы, придем сюда…

Враг оставил Москву. Молвить — сердце переворачивается: Москвы нет! Есть огромное пепелище. Офицер, приятель мой, который через Москву проехал и мне письмецо от Настеньки привез, поистине страшные вещи рассказывает.

Но горе злодеям! Оставив столицу, бросились французы навстречу армии нашей и получили тяжкий удар. Ныне отступают враги, бросая награбленное добро и раненых своих!

Пишу я тебе из гошпиталя. Не пугайся, душа моя, рана у меня пустяшная, а в гошпиталь попал я только по личному приказу светлейшего. Довелось мне спасителя России увидеть!

В гошпитале у меня общество отменное. Но притом думаю на днях сбежать и своих догонять. Представь себе — странный случай. Ехал я с донесением к светлейшему и нос к носу столкнулся в сумерках с французами. Им там вовсе не полагалось быть. Вишь ты, двое офицеров погулять засветло выехали да заблудились и в наше расположение попали. Началась стрельба. Тут-то я и получил пулю в плечо, но и сам одного француза с коня ссадил. Мой Федор и солдат, с нами бывший, обоих скрутили и в лагерь доставили. Донесение я сдал, и в штабной комнате неладно мне стало. Князь прикрикнул да в гошпиталь послал.