Смерть в чужой стране - [11]

— А кроме Арженти там нет никого?

— Он, кажется, был главным. В этой части города никогда не было большого движения наркотиков. Я знаю мусорщика Ноэ, так вот он никогда не жаловался, что по утрам на улице валяется много шприцев, не то что в Сан-Маурицио, — сказал он, называя часть города, известную употреблением наркотиков.

— А как Росси? Он что-нибудь нашел?

— Все то же, синьор. Это спокойный квартал. Иногда там случаются ограбления или взломы, но наркотиками там никогда особенно не баловались, и не было никакого насилия, — сказал он, а потом добавил: — До этого.

— А что насчет жильцов? Они что-нибудь слышали или видели?

— Нет, синьор. Мы поговорили со всеми, кто был на кампо в это утро, но никто не видел и не слышал ничего подозрительного. И то же самое с жильцами. — Он знал, о чем сейчас спросит Брунетти. — Пуччетти говорит то же самое, синьор.

— Где Росси?

— Он вышел выпить кофе. Должен вернуться через несколько минут.

— А что водолазы?

— Пробыли там больше часа. Но не достали ничего, что могло бы послужить оружием. Обычная чепуха: бутылки, чашки, даже холодильник и отвертка, но ничего подходящего.

— Кто-нибудь говорил с Бонсуаном о течениях?

— Нет еще. И у нас пока нет сведений о времени смерти.

— Около полуночи, — предположил Брунетти.

Лучани щелчком раскрыл регистрационный журнал, лежащий на столе, и провел толстым пальцем по колонке имен.

— Сейчас он на катере. Везет двух заключенных к миланскому поезду. Хотите, чтобы я отправил его в ваш кабинет, когда он вернется?

Брунетти кивнул, и тут вошел Росси. Он рассказал то же самое, что и Лучани: никто ни на кампо, ни в домах, выходящих на него, не видел и не слышал в то утро ничего необычного.

В любом другом городе Италии это было бы обычным проявлением недоверия населения к полиции и нежелания ей помогать. Однако здесь люди законопослушны, а сами полицейские — в основном венецианцы, это означало, что люди действительно ничего не видели и не слышали. Если в квартале бывают серьезные дела с наркотиками, раньше или позже полицейские об этом узнают. У кого-то родственник, или дружок, или свекровь, которая позвонит другу, у которого есть родственник, или дружок, или свекровь, которые работают на полицию, и в конце концов сообщение придет к ним. Пока же придется принять к сведению, что в этой части города нет большого движения наркотиков и на улице просто так травку не купишь, в особенности если ты иностранец. Все это вроде бы исключает связь наркотиков с этим преступлением.

— Пожалуйста, пришлите ко мне Бонсуана, когда он вернется, — сказал Брунетти и пошел в свой кабинет по другой лестнице, чтобы не оказаться рядом с кабинетом Патты. Чем дольше он сможет избегать разговора с начальством, тем спокойней будет.

У себя в кабинете он наконец-то вспомнил, что нужно позвонить Паоле. Он забыл сказать ей, что не вернется домой к ланчу. Уже много лет как ее это перестало удивлять или беспокоить. Если за ланчем не было детей, разговор ей заменяла книга. Честно говоря, он уже начал подозревать, что ей доставляли удовольствие ее спокойные ланчи наедине с писателями, которых она изучала в университете, потому что она никогда не возражала, если он задерживался или не мог прийти.

Она ответила после третьего звонка:

— Pronto.[10]

— Чао, Паола. Это я.

— Так я и подумала. Как дела? — Она никогда не задавала прямых вопросов о его работе или о том, почему он не пришел поесть. Не потому, что ей было неинтересно, просто она считала, что будет лучше, если он сам об этом расскажет. Рано или поздно все равно она все узнает.

— Прости, что не пришел к ланчу, пришлось посидеть на телефоне.

— Ничего страшного. Я позавтракала в обществе Уильяма Фолкнера. Очень интересный человек.

С годами семья привыкла относиться к ее сотрапезникам как к реальным гостям, подхватывать ее шутки о том, как держится за столом доктор Джонсон (шокирующе), как ведет беседу Мелвилл (непристойно), как пьет Джейн Остин (сногсшибательно).

— Но к обеду я приду. Мне осталось только поговорить кое с кем и дождаться звонка из Виченцы, — когда она ничего не сказала, он добавил: — С тамошней американской военной базы.

— А, вот оно как, да? — сказала Паола, сообщив таким вопросом, что она уже знает о преступлении и о том, кем может быть жертва. Бармен рассказал почтальону, который рассказал женщине со второго этажа, которая позвонила своей сестре, и вот уже все в городе знают о том, что случилось, задолго до того, как сообщение появилось в газетах или в вечерних новостях.

— Да, вроде бы так, — согласился он.

— Как ты думаешь, когда вернешься?

— Не позже семи.

— Хорошо. А теперь я кладу трубку, вдруг тебе позвонят. — Он любил Паолу по многим причинам, одной из них была та, что он знал: она кладет трубку на самом деле из-за этого. В том, что она говорила, не было никаких таинственных намеков, никаких шпилек; она просто хотела освободить линию, чтобы облегчить ему работу и чтобы он поскорее вернулся домой.

— Спасибо, Паола. Увидимся часов в семь.

— Чао, Гвидо. — И она исчезла, вернулась к Уильяму Фолкнеру, дав мужу возможность работать и не чувствовать себя виноватым из-за требований, предъявляемых ему этой работой.