Смерть титана. В.И. Ленин - [20]

Сталин, конечно, гениальный организатор и гениальный бюрократ. В год, вернее месяцы, революции он совсем не вождь, он выжидает, присматривается, почти не рискует, боится показаться некомпетентным. Его роль в Октябрьском вооруженном восстании — поздние придумки ему подчиненных историков. Но он не принадлежал к тем многочисленным тысячам, которые дезертируют из партии в годы реакции. Он остается в ее рядах, у него, наряду с расчетом и интригой, удивительная и стойкая смелость. Ленин выдвигал его как если не блестящего, то по крайней мере точного исполнителя. Он никогда, как Троцкий, Каменев или Зиновьев, не вовлекал Ленина в дискуссии. Он доверял «хозяину», его чутью и анализу ситуации. Не очень рассуждая, он начинал делать. В конечном итоге, если брать только результаты, фигура Сталина оказалась не такой уж бросовой, как ее иногда рисуют, и как пытался представить Троцкий в качестве своего оппонента.

Существует любопытная классификация, предложенная накануне Октябрьского переворота будущим комиссаром народного образования А. В. Луначарским: «1. Ленин, 2. Троцкий, 3. Свердлов, 4. Сталин, 5. Дзержинский, 6. Зиновьев, 7. Каменев». Здесь, объективности ради, надо еще отметить и национальный разброс. На одного русского Ленина четыре еврея, один грузин и один поляк.

Почти тридцать лет Сталин, этот в корне обрусевший грузин, управлял гигантской страной, выиграл войну, прирастил территории, построил промышленность, сохранил державу. Дальше пусть комментирует и говорит о сталинских методах либерально-демократическая критика.

Сталин в своих отрицательных и положительных свойствах — далеко не однороден. Он, по всеобщему признанию, никудышный теоретик. Вот его формула собственного пути в революцию:

«Я стал марксистом благодаря, так сказать, моей социальной позиции — мой отец был рабочий в обувной мастерской, моя мать также была работницей, — но также и потому, что я слышал голос возмущения в среде, которая меня окружала, на социальном уровне моих родителей, наконец, вследствие резкой нетерпимости и иезуитской дисциплины, господствовавшей в православной семинарии, где я провел несколько лет… Вся моя атмосфера была насыщена ненавистью против царского гнета, и я от всего сердца бросился в революционную борьбу».

Здесь есть, признаемся, некоторые довольно неудачные выражения, касающиеся и психологии революционера, и стиля русского письма.

Сталину, как и всем людям, было свойственно ошибаться. В действительности не так победоносно и внушительно выглядел один из эпизодов гражданской войны, который разворачивался под руководством будущего генерального секретаря в Царицыне, как красочно описал классик советской литературы и лауреат Сталинской премии Алексей Толстой.

Отчасти именно Сталин, как тогда полагали, был повинен и в том, что наступление красных войск захлебнулось вблизи Варшавы. Дважды Сталина снимали с фронтов по прямому постановлению ЦК.

Сталин не очень четок был и в своем видении крестьянской проблемы во время выработки аграрной программы революции. Тогда, в 1906 году, на Стокгольмском съезде Сталин отстаивал раздел помещичьих и государственных земель и передачу их в личную собственность крестьянам. Через одиннадцать лет Ленин провел собственную программу национализации земли. Сталин вообще в 1917 году, до приезда в Россию Ленина, занимал выжидательную позицию и, конечно, не мыслил о социалистическом исходе революции.

Нагрузить отрицательным материалом биографию Сталина очень легко. Это схватка с Лениным по национальному вопросу в 1922 году. Комиссар по делам национальностей предусмотрительно, как бы уже высчитав свой дальнейший путь, рассматривал национальные проблемы с точки зрения удобства управления. Впрочем, в русле долговременной проблемы «Удержат ли большевики государственную власть?» неудобство управления вряд ли абсолютно положительный фактор, поскольку оно в такой же, если не большей, степени зависит от изъянов в граждански-нравственной зрелости управителей, не говоря уже об интеллектуальной. Сдается, что, проголосовав в референдуме 1991 года за сохранение Союза, народы нашей страны интуитивно предпочли сталинскую «автономию» ленинскому «самоопределению вплоть до отделения».

Можно, например, привести эпизод, связанный с так будоражащим русское сознание расстрелом царской семьи. В обрисовке механики его осуществления я целиком перекладываю ответственность на Троцкого, из книги которого о Сталине взят следующий отрывок:

«По словам того же Беседовского, «цареубийство было делом Сталина. Ленин и Троцкий стояли за то, чтобы держать царскую семью в Петербурге, а Сталин, опасаясь, что, пока жив Николай II, он будет притягивать белогвардейцев и пр., 12 июля 1918 года сговорился со Свердловым, председателем съезда Советов. 14 июля он посвятил в свой план Голощекина, тот 15 июля шифрованной телеграммой известил комиссара Белобородова, который вел наблюдение за царской семьей, о намерениях Сталина и Свердлова. 16 июля Белобородов телеграфировал в Москву, что через три дня Екатеринбург может пасть. Голощекин повидал Свердлова, Свердлов — Сталина. Положив в карман донесение Белобородова, Сталин сказал: «Царь никоим образом не должен быть выдан белогвардейцам». Эти слова были равносильны смертному приговору», — пишет Беседовский».