Смерть Тентажиля - [2]

С самого начала стало ясно, что для пьесы Метерлинка глубокая сценическая площадка, доведенная почти до идеала в МХТ, — только помеха. В процессе подготовки спектакля С. Судейкин и Н. Сапунов, молодые художники, приверженцы Врубеля и ученики Коровина, которые оформляли спектакль, отказались даже от предварительного макета декораций — тоже небывалый случай в истории МХТ.

Эскизы Судейкина и Сапунова представляют обобщенную декорацию, построенную на «импрессионистских планах». Судейкин оформлял три первых акта: зелено-голубые тона, кое-где розовые и яркие красные цветы. Два последних акта оформлял Сапунов: под тяжелыми сводами, окутанными дымкой, заскользили служанки в серых одеяниях, напоминающих паутину.

Фигуры актеров решено было расположить близко к рампе, Мейерхольд хотел вывести всех актеров на авансцену: почти полный отказ от обманной трехмерности театральных постановок, приближение театра живого актера к театру теней, или — живописному театру.

Мейерхольд вывел актеров на передний край планшета, но зеркало сцены решил задернуть тюлем, оставив для «нежной мистерии» узенькую полоску просцениума в загадочной дымке.

Специально для этого спектакля в театр был приглашен И. Сац. СМЕРТЬ ТЕНТАЖИЛЯ — его первая работа как театрального композитора. Кстати, очень удачная работа, так как И. Сац нашел тихие, но тревожные созвучия, очень подходящие по тону Метерлинку. Музыка, вероятно, диктовала и особую пластику, подчиненную ритму.

Все, чем гордился МХТ, не пригодилось Мейерхольду. Вместо переживания «душевных эмоций» — он требует «переживания формы», мимика сведена к «улыбке всем», требование твердости звука вытесняет всякую «вибрацию», в общем — «эпическое спокойствие» и «движения Мадонны».

Тогда рождаются знаменитые «барельефы» Мейерхольда — «статуарность», то есть скульптурная выразительность. Когда человеческие лица становились барельефом, вырисовывающимся из дымки тюля, оомное значение начинало придаваться голосам.

Метерлинк утверждал, что произносимые слова имеют смысл только благодаря омывающему их молчанию, слова возникают из тишины пауз. Мейерхольд паузы буквально обоготворил, недосказанность возвел в принцип, вводя новые законы произнесения текста: запрет на обыденную, бытовую разговорность, эпическое спокойствие, твердость звука, холодная чеканка слов, трагизм с улыбкой на лице.

Таким образом, Мейерхольд определяет принципы символистского спектакля, то, что в свое время (7-ой сезон МХТ — 1904 год) не удалось Станиславскому. Но правильность пропорций этой конструкции могла подтвердить только премьера.

В августе 1905 года в Пушкино состоялся предварительный просмотр СМЕРТИ ТЕНТАЖИЛЯ и пьесы Гауптмана «Шлюк и Яу».

«Смерть Тентажиля — фурор. Это так красиво, ново, сенсационно!» — написал после спектакля Станиславский в письме к Лилиной. Однако, в октябре 1905 года, уже в студии на Поварской, генеральная репетиция разочаровала Станиславского: электрическое освещение убило декорации, а актеры, впервые произносившие текст под музыку, сбились с тона. Скорее всего, поиск тона тогда бы продолжили, будь время чуть поспокойней, трудно судить.

Постановка Клода Режи, вероятно, дает некоторое представление, каким стал бы мейерхольдовский спектакль. Вероятно. Каждый режиссер смотрит на Метерлинка по-своему, это вполне укладывается в концепцию, которую разделял сам драматург, — концепцию режиссерского театра, в котором актер — прежде всего, средство выражения идеи.

«В мире, который исключил смерть, как аномалию дурного тона, чтобы заменить ее лживым определением жизни как неизменно здоровой и посвященной добыванию прибыли... вообще всему рациональному, становится совершенно необходимо показать ритуал, где жизнь уравновешена тем законным жестом, который привносит в нее смерть», — это слова Клода Режи.

А вот что писал Мейерхольд, подготовляя речь для премьеры в Тифлисе (19 марта 1906 года): «„Смерть Тентажиля“ — та же музыка. Тысяча зрителей. Тысяча объяснений, если только надо музыке давать объяснение».

Ксения Рагозина.

Пушкино. 1997.

Персонажи

Тентажиль

Игрен сестры Тентажиля Белланжер

Агловаль

Три служанки Королевы

* Перевод посвящается Феликсу Шмулю, близкому другу переводчика.

Первый акт.

На холме, высоко над замком.

Входит Игрен, она за руку ведет Тентажиля.

Игрен. Тентажиль, твоя первая ночь у нас будет тревожной. Море ревет все ближе и деревья плачут в темноте. Уже поздно, а луна все медлит и застыла за тополями, которые душат дворец... Мы, наконец, одни... Может быть, одни, здесь всегда нужно быть осторожным. Здесь выследят приближение даже самого скромного счастья. Я сказала себе однажды, даже Господу было не слышно — так тихо и глубоко в душе, я сказала себе, что я становлюсь счастливей... И что же... Этого было довольно, и вскоре наш старый отец умер, а оба брата исчезли, и ни одна живая душа не знала куда... Мы остались одни, Тентажиль, с нашей бедной сестрой, и я боюсь думать, что будет дальше... Подойди ко мне... сядь на колени... Теперь обними меня, обвей своими маленькими руками шею... Может быть, их не смогут разнять... Помнишь, давно, вечерами, когда приходило время, я уносила тебя по коридорам без окон — и ты пугался теней от лампы на стенах?.. Я почувствовала, как душа у меня сжалась и дрогнула на губах, когда я увидела тебя этим утром... Я думала, ты далеко... думала, ты под защитой... Зачем ты вернулся на остров?