Мы стояли на вершине высокого дерева; площадка, где мы находились, была огорожена чем-то вроде перил. На расстоянии протянутой руки росли бананы, кокосовые орехи и орхидеи, внизу блестело озеро, а вокруг вились стаи колибри, пестрых птичек, - одни побольше, другие поменьше, а самые крохотные были величиной со шмеля. Синее небо раскинулось над нами, а прямо перед глазами над кронами деревьев вздымался высокий хребет, вершины которого покрывал вечный снег. Всюду была тишина и покой. Я посмотрела на барона.
- Прежде всего придется его побрить, - сказала я себе.
ОБЕЗЬЯНИЙ АД
Казалось, сбылось все, о чем только можно было мечтать. У меня был красавец-муж, аристократ, и мы с ним жили в раю, в буквальном смысле слова. Конечно, я и раньше знала, что обезьяны устраивают гнезда в кронах деревьев. Но у нас было не обезьянье гнездо. Отнюдь нет. Барон - я все еще не придумала для него имени - принес туда уйму вещей из покинутого отцовского лагеря. В первую очередь два длинных штыка от немецких военных винтовок, заменивших ему настоящие клыки здесь, где все звери пускают в ход зубы. Было там также несколько книг с картинками, которые барон Хоппе взял с собой в дорогу для сына. С них-то мы и начали. Он постепенно вспоминал человеческую речь, восстанавливая представления об основных вещах. Таким образом в промежутках между любовью и поглощением тропических лакомств я стала учительницей и одновременно миссионеркой. Ведь мечта каждой женщины - воспитать мужа по-своему. Здесь мне представилась такая возможность. Этот человек мог стать для меня надежной защитой, и я уже ничего в жизни не буду бояться, никогда не почувствую себя одинокой, преследуемой, гонимой.
Но наш покой нарушили обезьяны, которых туземцы называют "чипензо", то есть копатели корней. Они приходили сначала поодиночке, потом парами. Усаживались на соседние деревья и наблюдали за мной. Потом начали что-то кричать барону, и я покрикивала на него, используя те несколько слов, которым его научила. Он, бедняга, не знал, кого и слушать.
Особенно противной была одна самка. Она бросила в меня камнем, как уличный мальчишка. Барон хотел вступиться за меня, но я ему не разрешила. Нет, не из трусости, просто ему следовало внушить, что он человек, аристократ, который должен обладать чувством собственного достоинства и не может драться с какой-то обезьяной. Кстати, это была самая безобразная обезьяна, какую мне когда-либо приходилось видеть. Не понимаю, как она могла ему когда-то нравиться.
Остальные обезьяны пришли сюда не из ревности: по-видимому, они просто жили на ближайших деревьях. По нескольку раз в день они собирались вокруг большого дерева неподалеку от озера, били себя в грудь, колотили по дуплистым стволам, подымали оглушительный шум и отвратительно пахли. В общем, основательно испакостили мой рай.
Барон мне все объяснил. На этих сборищах они похваляются своей силой и талантами, хвастают подвигами, которых никогда не совершали, и угрожают своим врагам - еще более крупным, но склонным к одиночеству обезьянам "нсику". Обе стаи с давних пор враждуют из-за этой рощи, хотя ее плодов с избытком хватило бы на то, чтобы прокормить еще десять таких же стай. Но они злорадны и жестоки и ничем не хотят поступиться.
Я присутствовала при их сражении. Они кусали и колотили друг друга просто из желания подраться. Дело было вовсе не в бананах или других плодах, которые они срывали и бросали в грязь или уничтожали. Обезьяны кусались, вырывая друг у друга клочья шерсти, ломая конечности, и кровь ручьем стекала в блестящее озеро. Тут-то мой барон потерял самообладание. Он опустился на четвереньки и стал кричать по-обезьяньи. Но они не обращали на него внимания. Тогда он расплакался. Да, уткнулся мне в колени и всхлипывал, как обманутый ребенок. Мне это было на руку. За несколько дней до того я обнаружила в маленьком кожаном катехизисе, который барон принес мне в гнездо, несколько случайно сохранившихся там стофунтовых банкнот - сумму, которой вполне хватит на дорогу домой и на несколько месяцев спокойной жизни.
- Тебе не место среди них, - улыбаясь, спокойно сказала я, глядя ему прямо в глаза. - Ты человек.
Он выпрямился.
- Люди никогда не дерутся из-за пищи, - убеждала я его.
Он не мог себе этого представить. Потом, когда мы уже ехали на пассажирском пароходе к Саутгемптону, он целыми днями просиживал в ресторане, наблюдая за тем, как едят пассажиры - нисколько не торопясь, не пытаясь отобрать что-нибудь у соседа, не бросая друг в друга котлетами или фруктами, не колотя и не отталкивая других от стола, как это делали обитатели джунглей. И это его очаровало.
А пассажиры были очарованы им. Я не пожалела денег, чтобы прекрасно одеть его у первого же торговца на реке Нелле. А как только мы прибыли в порт, заказала ему смокинг. Он выглядел в нем изумительно. Как киноактер. Все женщины оборачивались ему вслед и завидовали мне. Право же, на него смотрели больше, чем на меня. А я об этом мечтала всю жизнь.
В Лондоне нас окружили журналисты, мы стали сенсацией дня.
"Новый Тарзан..."
"Последний Тарзан..."
