Смерть современных героев - [45]

— Viva Venezia! Viva Italia! — время от времени выкрикивала мисс, вися между мужчинами.

— Viva Venezia! — раздался одинокий голос в толпе, по всей вероятности, немецких туристов. Они явно оккупировали Венецию, германцы. Во всяком случае, они были широкогрудые и светлые, эти туристы.

— Боши — самые сентиментальные, — сказала мисс, коснувшись ногами плит. Они уже прибежали на мол. — Нам нужна, boys, та же линия вапорино, на которой мы прибыли сюда в первый день с вокзала. «Сервизио вапорино Пьяззале Рома-Лидо», — произнесла она с видимым удовольствием. Возможно, вдруг проявившаяся любовь к произнесению итальянских названий объяснялась тем, что в 18:50 им предстояло отбыть из Венеции?

Они отправились к пристани. Отлепившись от спутников, мисс Ивенс прошла по мосткам к кассе. Приобрела билеты. Пароходик уже стоял, вывалив широкий язык. По языку время от времени входили в пароходик одинокие пассажиры.

— Заметьте, как точно я рассчитала время, мужчины, — радостно пропела мисс. — Большие туристические группы обыкновенно отправляются в Лидо совсем рано утром. Таким образом, мы сможем наслаждаться относительным одиночеством.

Из-под пароходика воняло гнилым морем. Так из забытой банки с одним огурцом углекисловодно попахивает образовавшийся там монстр-гриб.

Безлюдный пароходик, как бы оголившийся без пассажиров — одежды, выглядел столь же старым, подгнившим и заплесневелым, как Венеция. По крайней мере, довоенным… Галант почему-то представил его полным веселых краснощеких фашистов Муссолини, распевающих «Fascino notte, bello Abissina…» — песню периода завоевания Италией Северной Африки… Они было спустились в салон, но там пахло нехорошо: густо и затхло, и уборщик с веником и ведром поспешно сметал из углов к центру салона окурки и бумажки, потому они вышли на палубу и стали у низкого борта. Пароходик тихо покачивало…

Убежал из салона уборщик с ведром, сильно топоча по настилу. Что-то прокричал в мегафон тип на мостках, и он же, отложив мегафон, лишил пароходик языка. Тихо застучал мотор, и по мыльной воде Адриатики пошел пароходик к Лидо.

Следуя настроению мисс Ивенс, они не стали входить на сей раз внутрь архитектурных памятников, но предпочли побродить по острову и в конце концов оказались на пляже. Было тихо, и небо, и с утра уже склонное к бесцветности, совсем обесцветилось и полиняло. Настал час мутной ватности: когда не хочется разговаривать, но все: мир, отношения между людьми, города, средства транспорта, горизонт, география и история — сплавляются воедино и нет никаких сомнений в единстве этого мягкого слития времени и пространства. Ясно было и то, что долго такое состояние не продлится, что после полудня сонная гармония рассыплется на отдельные неврозы и недоразумения.

Мисс Ивенс бродила в полсотне метров от них, сосредоточенно глядя себе под ноги. Она собирала раковины, и ракушки, и камни-уроды. Салатный плащ, и густо-зеленый куст волос над плащом, и два высовывающихся из-под плаща копытца. Мужчины сидели. Виктор на большом камне, Галант рядом с ним на корточках — и смотрели в глубь Адриатики. А в глуби Адриатики были видны несколько парусов. День был воскресный, и состоятельные люди выгуливали свои яхты, может быть.

— Совсем не зимняя погода, а, Джонни…

Галант перевернул пару камней. Залысины песка чередовались на этом пляже с мелкой галькой. У ног Виктора была сложена добыча мисс Ивенс: добротных несколько килограммов камней и ракушек.

— Regardez! Regardez![33]

Вспарывая песок, копытца оставляли в песке рваные углубления, мисс Ивенс бежала к ним. Добежав, упала на младшего и, оттолкнувшись от него, воткнулась коленями в песок. Бережно раскрыла ладонь. Показала плоский, вздутый к центру диск. На диске симметрично отпечатались пять лепестков, один длиннее прочих.

— Это скорлупа давно не существующего моллюска, мужчины. И на ней отпечаталось древнее, может быть еще доледниковое, растение. Эта редкая окаменелость, по сути дела, не должна принадлежать Адриатике. Мне очень повезло. Должно быть, ее совсем недавно вымыло из берега и принесло морем. Она очень хрупкая, поглядите, boys, при первом же шторме ее бы раскололо и измельчило в порошок.

— Какая красота! — воскликнул латиноамериканец излишне энергично.

— Впечатление такое, что вещица изготовлена в гипсе мастером-ювелиром, дабы вылить ее из золота, — отметил Галант. — Может быть, она сделана человеком?

— Ох, я забыла, что имею дело с грубыми мужланами…

— Фиона!

— Разумеется, вы не грубые мужланы! — воскликнула мисс Ивенс, переворачивая окаменелость. — Я приношу свои извинения, но посмотрите, чудесная вещь сделана природой, в этом нет сомнения. Она полая, и изнутри, если потрясти ее, вываливается мелкий морской песок! — Мисс потрясла раковину, и из крошечного отверстия в центре высыпался на ладонь мисс, да, бело-серый порошок. — Видите! — Мисс положила окаменелость на груду собранной добычи. Однако тотчас сняла ее с камней. Раскрыла сумочку. Покачала головой. — Джон, ты можешь поместить мое сокровище себе в карман? Но не делай резких движений. В отеле я попрошу какую-нибудь коробку.