Смерть шута - [61]

Но вот если он умрет... Всем им станет много легче дышать. Барт женится на своей Лавли и сможет жить с ней в своем Треллике, Вивьен получит наконец Юджина в свое полное распоряжение, Обри сможет продолжать свою экзотическую жизнь в Лондоне, Раймонд, прождавший столько лет, наконец получит Тревелин, которым и станет управлять самовластно... А Клей, ее мальчик, освободится наконец от угрозы связать свою судьбу с деревенской конторой, ведь даже если отец ему ничего не оставит, Фейт получит свою долю наследства, которой хватит на них обоих. И может быть, впоследствии Клею все-таки удастся что-нибудь заработать литературным трудом.

Она вдруг ясно увидела, что смерть Пенхоллоу была бы подарком для каждого из членов семьи. И наоборот, как чудовищно будет выглядеть жизнь в Тревелине, если этот страшный человек будет годами валяться у себя на огромной кровати в своем дурно пахнущем логове и диктовать оттуда свою болю всем обитателям дома... Господи, лишь бы он оправдал прогноз доктора и допился бы до смерти! Такое событие будет просто сродни изгнанию злого духа!

Но нет – в жизни не происходит ничего того, о чем молишь Бога... И Пенхоллоу, как и целая вереница его предков, будет жить до глубокой старости, болея и требуя участия к своим болезням, но все-таки выздоравливая, а когда наконец умрет, то выяснится, что никому уже не нужна эта долгожданная свобода...

Фейт всплакнула, прикрыв лицо ладонями, но вдруг расслышала приближающиеся шаги и наспех вытерла глаза и щеки платком.

По лужайке беззаботно прогуливался Обри, направляясь в ее сторону. Его длинные волосы развевались на ветру, и выглядел он словно сошедший на землю ангел, каковое впечатление о нем всякий раз улетучивалось, стоило ему только заговорить. На нем были бежевые брюки, светло-серая спортивного покроя рубашка с короткими рукавами, изящные кожаные туфли, а на шее повязан шелковый платок, исключительно с целью подначить своих грубых братишек на очередные потуги на остроумие. Он остановился у скамеечки, где сидела Фейт, и вкрадчиво произнес своим высоким голоском:

– Дорогая моя, что же вы не предупредили, что папаша совсем сбрендил? Очень, очень неинтеллигентно с вашей стороны!

– Господи, что он опять натворил?! – устало сказала она.

– Не столько то, что он натворил, сколько то, что он собирается сделать! Скажите, зачем ему понадобились в его комнату эти японские панно с абстрактным рисунком, и почему – тропические растения?

– Не знаю. Он восторгается разными вещами, а потом собирает их у себя в комнате, вот и все.

– Но, дорогая, неужели кто-нибудь в здравом уме и твердой памяти способен восторгаться аспидистрой? – возразил Обри. – И неужели можно помещать рядом красное и малиновое? Неужели ему так лучше? Это крайне странно. Он мне попенял на то, что я с неохотой захожу к нему в комнату. А кроме того, как вы думаете, у этой отвратительной собаки, что лежит у него на постели, – у нее экзема или просто блохи?

Фейт замахала рукой:

– О, не надо, Обри! Я бы не хотела говорить о таких отвратительных вещах!

– Дорогая, я с вами полностью согласен! Но я хотел сказать вам о другом – не знаете ли вы того коварного плана, который он замыслил в отношении моей дальнейшей карьеры? Не догадываетесь? Так вот, я должен изучать лесоводство!

– Лесоводство? – машинально повторила она.

– Да, и вырубку леса тоже! Мне кажется это таким достойным применением моих способностей! А вы, вообще-то говоря, считаете его дееспособным и вменяемым человеком?

– Но ты-то как, собираешься последовать его совету? – спросила Фейт.

– Бог ты мой, ну что вы говорите! При моей преданности искусству?

– Ну, а ему ты об этом сказал?

– Конечно же нет, дорогая. Я не умею говорить бестактностей. И потом, папа меня просто терроризировал. Я был недвусмысленно принужден! Но ведь теперь мне придется предпринять что-нибудь совершенно ужасное! Вообще-то я не испытываю любви к активным, так сказать, людям, а вы? Вы знаете, отец мне часто напоминает Генриха V, такой же упрямый, взыскующий... Что-то в отце есть от Тюдоров, от всего того времени, но в нынешние времена все это кажется ужасным анахронизмом, не правда ли? А теперь он велел мне обналичить в Бодмине чек на триста фунтов стерлингов – не знаете, на что это он решил их потратить?

– О, Обри, это такая беда... Он их потратит впустую на какие-нибудь безделушки для своей драгоценной кровати или отдаст Джимми – или еще кому...

– О, не знаю, дорогая, как вы, а я пожалел бы давать эти деньги Джимми. Начинаешь понимать чувства законных сыновей Людовика XV, из коих ни один не стал жить в его доме...

– Он велел тебе обналичить чек только потому, что Раймонд, очевидно, отказался сделать это. И если ты поедешь с этим чеком в Бодмин, Раймонд будет, надо полагать, в бешенстве! – предостерегла его Фейт.

– Конечно, дорогая, но я думаю, отец будет просто в ярости, если я этого не сделаю, и из них двоих я предпочитаю иметь дело все-таки с Раймондом. Итак, до свидания, дорогая! Если я не приеду назад, то знайте, что меня ограбили и убили с этими деньгами, либо я не справился с управлением этого допотопного лимузина... Прощайте и не поминайте меня лихом!