Смерть шута - [6]

– Неужели ты можешь отказать своему любимому племяннику? Тетя! Ну ты же себя знаешь! Прошу тебя, милая тетя! – стал канючить Барт.

– Нечего, нечего! – одернула его Клара. – Уж я-то знаю, куда уходят твои денежки! Старую тетку не обманешь!

Барт весело ухмыльнулся в ответ. Похоже, подобные намеки ему только добавляли куража. Клара стала распространяться дальше относительно своей бедности и его бесстыдства. В это же время Конрад заспорил с Раймондом, возмущаясь тем, что рейнвейн на столе не откупорен, и, когда Вивьен Пенхоллоу вошла в столовую, она обнаружила, что все четверо сидящих за столом членов семьи ожесточенно кидаются друг на друга.

Вивьен Пенхоллоу, уроженка Суррея, была здесь, среди Пенхоллоу, совершенно чуждым человеком. Она встретилась с Юджином Пенхоллоу в Лондоне, влюбилась в него с первого взгляда и вышла за него наперекор своей семье. Несмотря на то, что по происхождению Юджин был выше нее, обладал прекрасными манерами и привлекательной внешностью, супруги Арден, родители Вивьен, желали своей дочери мужа с более определенными источниками дохода, чем у Юджина, занимающегося написанием рассказов и поэм непонятного содержания. Поскольку они знали, что он третий по счету сын Пенхоллоу, то вовсе не рассчитывали, что старик оставит ему большое наследство, соизмеримое с тем, что оставит своему старшему, Раймонду. Но... Вивьен уже была в возрасте, который требовал незамедлительных действий, и она была влюблена в Юджина, который был старше ее на семь лет. И еще – она заявляла, что вовсе не питает особой привязанности к традиционным бракам и готова жить с ним и просто так, вращаясь в захватывающей среде голодных поэтов, немытых художников и прочей богемы.

Одним словом, она вышла за него и была бы просто прекрасной женой, если бы только каким-то образом ему удалось бы раздобыть средства к существованию своими «бессмертными» произведениями. И на это была надежда, пока они несколько лет жили кое-как, хотя ездили по всему свету, на случайные средства, что очень нравилось Вивьен – ах, такая романтика! Однако в один прекрасный день Юджин обнаружил у себя весьма тяжелое заболевание, после чего сник и стал считать себя полным инвалидом, а кроме того, счета за лечение здорово истощили его и без того не тугой кошелек... Он вынужденно вернулся в Тревелин, и с этого момента Вивьен ни разу на протяжении долгого времени не могла уговорить его хотя бы ненадолго покинуть родительский кров. Юджин постоянно заявлял, что он так далек от забот всего внешнего мира и что пока его отец пребывает в слабом здравии, его долг как сына – оставаться при нем, в Тревелине. Когда Вивьен поведала ему, как тяжело ей жить гостьей в чужом доме, он долго и изысканно целовал ей руку, туманно рассуждая о том чудесном времени, когда он освободится от обязательств по отношению к своему отцу, и просил ее быть терпеливой. При этом обязательной частью разговора на подобные темы оставалось его неожиданное заявление, что у него дикая головная боль и ему нужно немедленно лечь в постель. И поскольку Вивьен все еще любила его со всей страстностью и оберегала от малейшего дуновения ветерка, она мирилась с этим и прекратила попытки убедить мужа уехать из Тревелина.

Вивьен выросла в городе, не любила деревенской жизни и не умела управляться с лошадьми – поэтому отношение к ней со стороны братьев ее мужа было совершенно безразличным, если не сказать прохладным. Все они выросли в этом большом поместье, среди лошадей и слуг, под постоянным гнетом самодура-отца, и напрочь были лишены всех тех тонкостей умственной внутренней жизни, которой жила Вивьен. Конечно, она страшно тяготилась своим пребыванием здесь, но не показывала этого, а кроме того, всем было на это наплевать. Девери считали ее чудачкой и часто открыто подсмеивались над ее влюбленностью в Юджина, хотя любовь к собственному мужу, казалось бы, не слишком большая причуда. Они задевали ее очень часто, не из злобы, а просто, словно для разминки, и от души потешались, если она срывалась и бросалась в ссору. Они тут были людьми грубоватыми, и никому из них и в голову не приходило оставить человека в покое и дать ему жить, как он желает.

Вторую жену старого Пенхоллоу, Фейт, они уже извели до изнеможения, и она сломалась. Вивьен пока удалось сохранять лицо. Единственным ее оружием могло быть ответное презрение к ним всем и насмешка над их интересами.

Вот и сейчас, войдя в столовую и услышав громкий спор Барта с Конрадом, она, скривив губы, бросила:

– Нельзя ли прекратить этот крик? Сколько можно болтать о лошадях и навозе? Мне нужны свежие тосты для Юджина. Сибилла прислала ему наверх какие-то безобразные ломти толщиной в руку! А казалось бы, нетрудно запомнить, что Юджину нравятся тоненькие тосты и не такие пережаренные.

Она посмотрела на один оставшийся, на столе тост, но Барт быстро остановил ее:

– Нет уж, нет уж! Это наш! Пусть Юджин как-нибудь обойдется – ведь ему же подали завтрак в постельку, этому лежебоке?

Вивьен смерила его взглядом и потянулась к шнурку звонка:

– Этот тост все равно уже холодный. Придется приказать Сибилле сделать для Юджина новые. Он очень плохо провел ночь...