Смерть ростовщика - [4]

Кори Ишкамба еле дождался, пока мастер кончил подстригать ему усы. Едва тот успел снять с его шеи полотенце, как толстяк, сопя, поднялся со скамейки, схватил свою чалму, напялил на голову и поспешно вышел.

— Эй, дядюшка Кори, а деньги! — закричал ему вслед парикмахер.

Но Кори Ишкамба, не останавливаясь, бросил через плечо:

— В следующий раз заплачу сразу за два бритья. — И, крупно шагая, он так быстро скрылся в толпе, что мне пришлось отказаться от мысли тут же с ним познакомиться и спросить о келье.

Долго я бродил потом по улицам вдоль лавок, но увидеть его в тот день мне больше не удалось.

III

На другой день, после того как я наблюдал за Кори Ишкамбой у парикмахера, мне захотелось поискать его и непременно с ним познакомиться. Я обошел берег хауза^{7} Диван-беги и попал на улицу торговцев тканями. Она протянулась от хауза и мечети Диван-беги на восток. Внимательно оглядев улицу до самого перекрестка и не найдя того, кого искал, я отправился дальше, к рядам торговцев фарфором. Ряды эти, начинаясь от улицы продавцов тканями, поворачивают на север.

Не пройдя и десяти шагов, я наткнулся на Кори Ишкамбу; он сидел, свесив ноги, на завалинке лавки продавца фарфора. Пройдя немного дальше, я также присел у закрытой лавки на другой стороне улицы и, не подавая вида, что интересуюсь Кори Ишкамбой, стал следить за каждым его движением, как кошка, подстерегающая мышь.

Толстяк и хозяин лавки пили чай. Мимо проходил торговец лепешками. На голове он нес корзину, в руках — другую. Зазывая покупателей, лепешечник кричал:

— Горячие, горячие, руки жгут, замешены на масле, мука — чистый сахар, не купите — пожалеете!

Кори Ишкамба подозвал его, выбрал две лепешки и, не спрашивая о цене, не торгуясь с продавцом, положил их на лежавший перед хозяином круглый веер от мух. Как бы намереваясь уплатить, Кори Ишкамба сунул руку в карман, пошарил, но денег не вытащил. Не смущаясь, он начал разламывать лепешку, сказав хозяину фарфоровой лавки:

— Братец, у меня не оказалось мелких денег, сделайте милость, уплатите за лепешки! — Не дождавшись ответа, он приступил к еде.

Хозяин лавки остолбенел от удивления. Он посмотрел сначала на Кори Ишкамбу, потом на лепешки, наконец осведомился у продавца о их цене, почесал в затылке и, вытащив из ящика деньги, отпустил лепешечника.

А Кори Ишкамба не глядел по сторонам. Его взгляд был прикован к вееру. Он брал один кусок лепешки за другим и, складывая вдвое и вчетверо, запихивал себе в рот.

Торговец фарфором увидел, что если он не начнет есть, скоро не останется ни кусочка — Кори Ишкамба и не подумал предложить ему лепешку. Хозяин все же взял кусок и, положив его в рот, стал пить чай. Увидев это, Кори Ишкамба так набил рот лепешкой, что был не в состоянии вымолвить слово. Знаком показал он торговцу фарфором, чтобы тот скорее допивал свой чай и наливал ему. Ведь он, бедняга, не мог без чая проглотить застрявшую в горле пищу. Указывая одной рукой на чайник, другую Кори Ишкамба протянул к последнему куску лепешки, оставшемуся на веере: он боялся, как бы этот кусок не взял его сотрапезник.

Торговец одним глотком выпил простывший чай и, налив Кори Ишкамбе, протянул ему пиалу. С насмешливой улыбкой он стал наблюдать за тем, как управляется Кори Ишкамба с остатками лепешки.

Тот, взяв пиалу и дуя на чай, отхлебнул немного и с трудом сделал глоток. Едва рот Кори Ишкамбы освободился, туда был отправлен последний кусок. Сделав еще глоток чая, Кори Ишкамба отставил пиалу, встал с места и, ни слова не говоря, пустился в путь. Я — за ним.

Не успев пройти и двадцати шагов, Кори Ишкамба снова присел, на этот раз у лавки торговцев сундуками. Я не нашел подходящего места, чтобы сесть и понаблюдать за толстяком. Мне пришлось пройти дальше. Уголком глаза я видел, что хозяин расположился в глубине лавки, за поставленными на ребро счетами. Перед ним лежало что-то съестное: закрывшись счетами от прохожих, он завтракал. Острый, как у галки, глаз Кори Ишкамбы тотчас заметил пищу. Толстяк присел у лавки и, перегнувшись, протянул руку за счеты. Как ни прятал сундучник свою еду, Кори Ишкамба сумел принять участие и в его завтраке.

Я не слышал о чем они говорили. Но подозреваю, что речь была немногословной, и все время, которое Кори Ишкамба просидел у лавки сундучника, пошло на еду. Это было видно по тому, как едва хозяин лавки поднял счеты и отложил их в сторону, Кори Ишкамба встал и отправился дальше.

* * *

Кори Ишкамба вошел в маленькую крытую улочку между рядами торговцев фарфором и москательщиков. Там находился большой пассаж с купольным перекрытием, где торговали тюбетейками и шелковыми тканями. Я тоже завернул туда и быстро зашагал за ним, желая его догнать.

Кори Ишкамба вошел под свод пассажа и остановился возле лавки продавца тюбетеек.

— Ну, продали вы мои тюбетейки? — спросил он у торговца.

Этот вопрос Кори Ишкамбы поверг меня в еще большее изумление. Человек, который, как нищий, старался получить кусок ткани на похоронах не известных ему покойников, который незваным являлся на свадьбы, чтобы угоститься там на дармовщину пловом, человек, который водил близкое знакомство со служащими банка, теперь явился передо мной в роли не то мастера по выделке тюбетеек, не то скупщика. Мое желание подслушать разговор было настолько сильно, что я, забыв об осторожности, подошел поближе и встал за спиной Кори Ишкамбы.