Смерть отца - [47]

– Эдит, – шепчет ей на ухо счастливый Эмиль, – ты пойдешь сейчас со мной туда, не так ли? Сделай это для меня, Эдит.

Скамья опустела. Остался на ней забытый тонкий белый платок Эдит. Ветер затих. Пустой парк погрузился в безмолвие.

В доме Леви звонит телефон. Женский голос просит к трубке Гейнца.

– Гейнц! – кричит Фрида. – Гейнц, телефон.

Никакого ответа.

– Гейнц, – говорит Бумба, – пошел на чердак искать чемодан. Он завтра едет к знакомому «вечного банкрота».

– Госпожа, – говорит Фрида в трубку, – позвоните, пожалуйста, через пятнадцать минут. Мы поищем Гейнца.

– Я пойду за ним, – вызывается Бумба.

– Пойду сама, – говорит Фрида.

Гейнц ищет свой маленький чемодан. Он собирается завтра поехать на латунное предприятие, чтобы встретиться с Габриелем Штерном. Зажигает свет и столбенеет: на комоде сидит Иоанна и мигает глазами.

– Трулия, что ты здесь делаешь?

– Я пишу дневник, Гейнц.

– Пишешь в темноте?

– Нет. В темноте я размышляю.

– О чем ты так много думаешь, Трулия?

– Ах, Гейнц, – вздыхает Иоанна, – о стольких вещах приходится думать, – и взвешивает про себя, стоит ли рассказать любимому брату о графе и о любви к нему. Ей так хочется об этом поговорить с кем-то, и она вспоминает, как насмехался Гейнц над Эмилем, женихом Эдит.

«Гейнц – не за любовь», – решает Иоанна. Весьма этим опечаленная, смотрит она на брата. У Гейнца нет времени удивляться несчастному лицу маленькой сестренки. Он ищет в углу любимый свой чемодан и не находит его.

– Иоанна, ты видела такой маленький коричневый чемодан?

– Видела. Он не здесь. Я дала его моему инструктору Джульетте. Ему надо было ехать в Кельн, создать там ячейку Движения, у него не было чемодана, так я…

– Но, Иоанна, – сердится Гейнц, – без разрешения.

– Гейнц, – Иоанна соскакивает с комода и черные ее глаза сверкают, – почему ты так привязан к частному имуществу. Ты буржуа, для которого вещь дороже всего. Это качество явно в проигрыше.

– Трулия, – громко смеется Гейнц, – отстань от меня, Трулия.

– Телефон! – врывается голос Фриды на чердак. – Гейнц, через несколько минут тебе снова позвонят.

В полном изумлении смотрит Фрида на сидящую на комоде Иоанну. Она обжигает ее холодным взглядом с головы до пят, не произнося ни слова.

Иоанна вся сжимается. Отношения между ней и Фридой ухудшились. Фрида требует у нее извинений за то, что она оскорбила ее в тот день, когда вернулась домой остриженной. Но Иоанна не понимает, чем она ее оскорбила, и готова снова сказать ей, что та не понимает ее, потому что она христианка. Она не попросит за это прощения, даже если ее выгонят из дома. И так она крутится по дому, и Фрида с ней не разговаривает. И Иоанна чувствует себя очень несчастной.

– Телефон, Гейнц, телефон!

В эту минуту слышится назойливый звонок.

– Герда! – говорит Гейнц в трубку. – Ты хочешь со мной поговорить? Сейчас же. Через полчаса я буду на вокзале.

Долгое время Герда ходит по шумным улицам, окружающим вокзал, что находится около зоопарка. Десятки раз она останавливалась у телефонных будок, и все не решалась войти, и снова кружилась по улицам. Долго стояла перед огромным кинотеатром, разглядывая портреты кинозвезд, висящие на стенах. Зашла в скромное кафе. В зеркале смотрело на нее ее изображение: лицо бледное и усталое, сеть мелких морщинок вокруг глаз, кожа посеревшая и постаревшая. Только здесь, среди прилично одетых празднующих людей она увидела, насколько ее одежда небрежна и неряшлива. Стыд охватил ее: Гейнц всегда гордился ее красотой.

«Да не все ли мне равно, какой меня увидит Гейнц, пусть я и разочарую его своим посеревшим лицом? – сердится Герда на себя и на свое отчаяние. – Главное, чтобы помог мне и Эрвину, даже если я уже не так красива».

Герда собралась пойти к телефону, но, не сдвигаясь с места, замерла перед зеркалом. В церкви напротив звонят колокола. Восемь часов.

«Восемь! – вскакивает Герда с места. – Если сейчас не позвоню, он выйдет из дома».

Гейнц приедет. Улыбка облегчения появляется на усталом ее лице. Стоя перед сверкающими стеклами кинотеатра, Герда извлекает из кармана гребень, тщательно расчесывает волосы и прячется в толпе.

«Чтоб не думал, что я его жду, – и снова сердится на себя. – Что это я так суечусь, можно подумать, что готовлюсь к чему-то важному».

Знакомый ей черный автомобиль останавливается на площади перед вокзалом.

– Герда!

Гейнц видит все, и сеть мелких морщинок на ее лице, и потертое ее пальто. Видит и не видит. Это Герда, единственная женщина, которая вызывает в нем тягу, не к ее телу, а к личности. Он с радостью берет ее под руку.

– Куда, Герда? Куда ты желаешь пойти.

– Куда? – Герда смущена.

Его такой ухоженный вид угнетает ее. «Неравная пара», – щемит горечью ее сердце. И чувствуя его изучающий взгляд, она быстро роняет:

– Гейнц, мне надо с тобой поговорить по срочному делу.

– Разреши мне повести тебя, – говорит он мягким голосом, сжимая ее руку.

– В такое место, где немного людей и можно говорить о не очень симпатичных для чужого уха делах.

Он ведет ее к широкому проспекту Принцев, одному самых роскошных в столице.

– Гейнц, я тебя знаю. Обязательно поведешь меня в одно из дорогих мест, но я не хочу этого. Я не встретилась с тобой для приятного вечернего времяпровождения… и вообще, не готова войти в такое место, – глаза ее оглядывают старое свое пальто и стертые плоские туфли.