Смерть носит пурпур - [3]

Обратной стороной порядка был недостаток развлечений. Особенно для господ военных. Кроме офицерского клуба да полковых собраний, деться некуда. В столицу ехать далеко, да и требуется особое разрешение командования на отлучку. А пристойного публичного дома официально не имелось. Конечно, были известные квартирки с милыми бланкетками[1]. Но любовь их была сродни подвигу: того и гляди, наткнешься на командира, которому тоже хочется тепла и ласки.

Без развлечений ротмистр лейб-гвардии 2-го Царскосельского стрелкового полка Алексей Еговицын чах и скучал. Его страстью была игра. Он любил ее искренно, не меньше бланкеток. Только вот карты не любили его. Он умудрялся проигрывать так часто и много, что полковые товарищи, заботясь о нем, сговорились и отказались садиться с ним за стол. Еговицын лишился последней отдушины. Он уже не помнил, когда последний раз брал в руки карты.

То, что случилось с ним в погожий день конца марта 1896 года, ничем иным, кроме как гипнозом или наваждением, объяснить нельзя. Когда ротмистр очнулся, было уже поздно. Еще три часа назад Еговицын был, в общем, счастливым и беззаботным офицером лейб-гвардии стрелкового полка, у которого все было как полагается, только вот жены не имелось. Большими талантами не блистал, обычный средний офицер, зато на хорошем счету у командиров, дружен с товарищами, в меру строг с подчиненными. Служить бы да не тужить.

Так ведь с какого-то рожна захотелось ему заглянуть в трактир на Фридентальском шоссе. Захотелось так, что сил нет. Офицерам лейб-гвардии посещать подобные заведения, мягко говоря, не рекомендовалось. С чего Еговицына потянуло в злачное место, он сам понять не мог. То ли погода подействовала, то ли невероятное стечение обстоятельств. Да теперь уже и неважно.

Он помнил, что выбрал стол как можно дальше от окон, чтобы форму случайно не заметили, заказал обед и собрался мило провести время. Суп был недурен для трактира, а холодная закуска так и шла под водку. Но тут откуда ни возьмись как раз после второй рюмки у стола завертелся приятный господин, да такой приятный, аж масленый. Говорил он с таким смешным польским акцентом и мило шутил. Как-то само собой вышло, что Еговицын пригласил его к столу и налил рюмку.

И вдруг приятный господин спрашивает: «А не волет, пан офицеж, так трохи, для души сыгжачь?» Пан офицер еле удержался, чтобы не расцеловать этого милого поляка. Он хотел, еще как хотел. Наудачу сразу нашлось еще два игрока, которые уселись рядом.

Дальнейшее Еговицын помнил смутно. Сначала он выигрывал немного, потом пошло по-крупному, что-то около трех тысяч. Сумма была столь оглушительна, а удача так благосклонна, что он принялся ставить, не помня себя. И не заметил, как начал проигрывать. Еговицын был уверен, что фарт вот-вот вернется, такой счастливый день. Ставки становились все крупнее, дошло до пяти тысяч, а он все не замечал, что проигрывается в пух. Наконец, ему предложили пойти ва-банк. Он поставил на все. Его карта была бита. Игроки из милых господ превратились в строгих кредиторов. А масленый господин подложил бумагу, перо и чернильницу.

– Знам, цо слово пана офицежа есть слово гонору, але за то, проше бардзо, подписачь векселю, проше пана… Як то на имья пана Мазурельскего, то я таки естем…

Еговицын не уронил честь офицера скандалом, написал своей рукой все, что от него требовали, и заверил подписью. После чего пан Мазурельский со товарищи растворился, как сон. А в сознании ротмистра расцвела цифра, которую он проиграл. Была она столь невозможной, что и думать не хотелось. Еговицын, не глядя, расплатился за обед и вышел на свежий воздух.

То, что случилось, было полной катастрофой. Конечно, его обманули жулики и проходимцы, но от этого не легче. Вексель подписан его рукой, а карточные долги офицеру надо платить всегда. Иначе не быть в полку. Товарищи будут сочувствовать, поддерживать, но платить придется ему. В полицию обратиться невозможно. Для офицера это смертельный позор.

И застрелиться нельзя: такое пятно на полк, что имя его будут проклинать до скончания века. Остается найти деньги. Срок по уплате через три дня. Но где за такой срок найти двадцать тысяч?! Даже если продать небольшое имение, даже если залезть в долги под грабительские проценты, не набрать больше половины. Где взять остальное? Ответа на это не имелось ни в армейском уставе, ни в разгоряченной голове ротмистра.

Он подумал было бежать куда глаза глядят. Но куда сбежать офицеру лейб-гвардии? Да и что он умеет в жизни, кроме как тянуть армейскую лямку? Нет, об этом и думать нечего. Быть может, срочно жениться? Но где найдешь невесту с таким приданым? Опять же, если сегодня сделать предложение, еще непонятно кому, свадебные хлопоты затянутся месяца на два. А кредиторы ждать не будут.

Еговицын представил, как пан Мазурельский появится у сторожевой будки казармы, как будет кланяться и показывать вексель, и его прошиб ледяной пот. Лучше смерть, чем улыбочка пана Мазурельского на виду полковых товарищей.

Еговицын отдал себе приказ прекратить панику и думать. Это подействовало. Ротмистр действительно стал размышлять, предлагая и отметая самые необычные варианты. Абсурдных и безумных нашлось сколько угодно. Вот только воспользоваться ими было нельзя.