Смерть никогда не стареет - [11]

– Забыл, – не сразу ответил Жмуркин. – Неужели такое было?

– Было, не сомневайся.

– Значит, в то время я был богатый.

– Вот, хочу тебе их отдать, – заявил я. – И вообще имеется разговор.

– Ну тогда приезжай ко мне, – отозвался Витюня. – Я теперь из дома редко выхожу. Вот разве что продукты купить да за квартиру заплатить. В общем, только по необходимости.

– Напомни мне свой адрес, пожалуйста, – попросил я.

Жмуркин назвал улицу, дом и квартиру.

– Все, выезжаю, – сказал я и отключил связь.

* * *

Когда я входил в холостяцкую квартиру Жмуркина, то на меня повеяло каким-то особым мужским уютом и налаженностью быта. Когда все выверено до мелочей, ничего лишнего, каждая вещь находится на своем месте и несет конкретную функцию.

Надо сказать, что Витюня Жмуркин никогда не был женат. Не потому, что он был каким-то уродливым малым или ярым женоненавистником, он как раз был довольно симпатичным и обаятельным парнем. Причина в ином: к женщинам он относился спокойно. То есть, если у него заводилась девушка, ему было с ней хорошо, когда же она уходила, не дождавшись от него предложения руки и сердца, особенно не горевал. Он ни о чем никогда не жалел, никому не завидовал, не сокрушался и поживал довольно спокойно без всяких встрясок и волнений. Возможно, что кто-то иной назвал бы такую жизнь унылой и неинтересной, но самому Витюне такое существование было по душе.

Мы тепло пожали друг другу руки, и я, чтобы не забыть, протянул ему сразу пятисотенную купюру.

– Вот мой должок, – сказал я. – Спасибо… Ты меня очень выручил тогда, на вокзале.

– Да не за что, – ответил Витюня, очевидно, так и не вспомнив вокзальную «эпопею». – Проходи.

Я прошел в комнату и осмотрелся. Все на своих местах, ничего лишнего, много света и воздуха. Главный предмет и основное украшение комнаты – кожаный диван. На широкой спинке дивана – чашка с недопитым кофе.

Около дивана кресло. На кресле лежит ноутбук. Диван и кресло – рабочее место Вити. На диване он работает, ест, отдыхает. Проснулся – и уже на рабочем месте. Ни транспорта тебе, ни толкучки в метро в часы пик и, как следствие, – никаких транспортных расходов…

– Вот так и живу, – просто проговорил Витюня Жмуркин, заметив, что я разглядываю его жилище.

– А что, мне нравится, – отвечаю я.

Минут десять мы с Витюней говорим о том, о чем могут говорить люди, давно не видевшиеся: то есть ни о чем и обо всем одновременно, а потом я задаю ему мучивший меня вопрос:

– Ты давно не видел Геннадия Павловича?

– Давно, – немного подумав, отвечает Жмуркин.

– А как давно? – спрашиваю я.

– Щас вспомню, – Витюня уходит в себя, отчего-то ерошит волосы, которые у него уже редеют, потом говорит: – После того как он с нами попрощался, я виделся с ним дважды. Первый раз – месяца через два после закрытия нашего «Московского репортера». Он сказал, что продолжает бороться за газету, и если ему удастся ее как-то воскресить, то он непременно позвонит всем нам. То есть мне, тебе, корректору Полине Шлыковой и Вове Чикину. Всем, кто оставался с ним до последнего момента существования «Репортера». Но, как видишь, он не позвонил. А второй раз, – Жмуркин морщит лоб, вспоминая, – я с ним встретился в метро. Это было пару лет назад. Нет, вру, мы с ним виделись три года назад, в две тысячи двенадцатом. Он спросил меня, чем я занимаюсь. Я сказал, что официально нигде не работаю и пишу статьи для Интернета. Когда же я спросил его, чем он занят и где работает, то он ответил, что заделался независимым журналистом и пытается помочь своему другу, которого невинно осудили и посадили в тюрьму за не совершенное им преступление. Мы еще немного поговорили, и он вышел. А я поехал дальше…

– А кто этот его друг, за что его посадили? – спросил я.

– Геннадий Павлович не назвал его и за что посадили тоже не сказал, – пожал плечами Жмуркин. – Сказал только, что это был его лучший друг, они знакомы с детства, вместе росли, вместе учились и вместе воевали в первую чеченскую войну…

– Спасибо, Витюня, – произнес я, задумавшись. Может, помощь этому другу и была делом последних лет жизни Геннадия Павловича Нехватова, о котором он и хотел со мной поговорить? Вполне возможно. Это на него очень похоже. Вот только информации пока крайне мало…

– Скажи, Вить, как ты думаешь, из наших кто-нибудь может знать, чем занимался Геннадий Павлович в последние годы? Может, Нехватов виделся с Вовой Чикиным или Полиной и рассказал им что-то конкретное о своих делах?

Я задал вопросы, не очень-то ожидая, что Витюня на них ответит. Так оно и вышло…

– Не знаю, – посмотрел на меня Жмуркин. – Шлыкову я вообще с тех пор ни разу не видел, а с Чикиным мы иногда созваниваемся, раз в полгода. Поговорим минуту-другую, и все.

– А я их обоих потерял.

– Ну захотел бы – не потерял, – резонно заметил мне Жмуркин и отвел взгляд.

– Это верно, – промолвил я. И мне стало стыдно. Ну почему так случается: работаешь с человеком вместе, рад всегда его видеть; приятельствуешь, дружишь даже, делишься наболевшим, пьешь с ним водку и пиво, а когда жизнь тебя с этим человеком вдруг разводит, ты о нем как-то очень быстро забываешь, тем самым натурально вычеркивая из жизни. Получается как-то потребительски, что ли: был человек рядом – был нужен. Не стало этого человека рядом – ну и хрен с ним!