Смерть не заразна - [23]

— Я подумал, что ты фея, — сказал он.

Ко времени моего приезда отец обзавелся хозяйством. Стиральная машина, сушилка, плита, холодильник — по моде семидесятых все было желтое, кроме разве что холодильника. Холодильник был белый. Такая хозяйственность со стороны отца меня просто потрясла. Насколько я помнила, у него всегда был один лишь маленький морозильничек, где помещался контейнер для льда, и если мне везло, то и небольшая коробка мороженого. Теперь он купил настоящий, большой холодильник — в надежде, что жизнь пойдет совсем по-другому, но его надеждам не суждено было сбыться.

Чтобы холодильник не стоял совсем уж пустой, я коробками покупала «Оттер», дешевое мороженое в синих картонных стаканчиках. Мне нравилось поднимать крышку, вдыхать влажный пар и доставать очередной стаканчик. Но в конце лета холодильник все равно переехал в амбар. Отец тогда уже понял, что для запаса продуктов, которым мы обходились, такая громадина ни к чему.

Однажды, через много лет, выехав на верховую прогулку и завернув на ранчо, я заглянула в темный амбар и в дальнем углу увидела запылившийся холодильник — в тот раз он мне показался вовсе не таким и большим.

Зато амбар у нас был и впрямь огромный. Отец устроил себе наверху кабинет, откуда открывался потрясающий вид на горный хребет Абсарока. Я редко заходила в отцовские кабинеты, разве что на Гири-стрит, и сюда тоже почти не заглядывала. Здесь к нему нужно было сначала подняться по довольно крутой, в несколько маршей лестнице, а комната была небольшая и явно не рассчитана на гостей. В ней помещался только огромный стол красного дерева, где стояла новая электрическая машинка. Попечатать на этой машинке я даже и не пыталась. Мне прекрасно было известно, что, когда он работает, ему лучше не мешать. Потому и редко туда приходила. Если мне вдруг становилось скучно, то я, зная привычку отца часто смотреть в окно, бесхитростно выходила на задний двор, на дорожку между амбаром и домом, и махала рукой. Если он в ответ поднимал руку, то это означало: «Я скоро закончу».

Спальню я себе выбрала маленькую, зато в несколько окон. О своем выборе я пожалела лишь однажды, когда прочла «Дракулу» Брэма Стокера. Несколько ночей кряду мне потом мерещилось, будто в эти окна заглядывают вампиры. Как только я стала владелицей новой комнаты, будущее начало рисоваться в радужных красках. Пусть когда-то мне приходилось спать в буквальном смысле под отцовским столом, здесь я была сама себе хозяйка, и сама комната мне очень нравилась. Я украшала ее вазами, куда складывала собранные на берегу камни и наливала воды, чтобы они не потускнели. Ставила скромные букетики из горных цветов. По утрам, спросонок, я любила разглядывать огромных ночных мотыльков, уснувших на защитной сетке на моей двери. Мотыльков я стала фотографировать. А однажды бегала с камерой по лугу, который был сразу за нашим домом, пытаясь сфотографировать молнию. Внизу, в долине, часто шли грозы, отчего мы не раз оставались без электричества, и грозовые тучи медленно ползли к нам со стороны Ливингстона, по ночам освещая молниями двор. В Монтане я полюбила ожидание грозы и запах начинавшегося дождя.

Однажды утром, еще из постели, я услышала где-то в доме негромкий стук и, поднявшись, решила выяснить, в чем дело. Мне показалось, будто звуки неслись из кладовой. Я открыла ее и обнаружила гнездо с бельчатами. Бельчата меня не боялись, я играла с ними, фотографировала, но заставить сидеть их на месте было невозможно, они все время выскакивали из фокуса, и снимки получились смазанные. Едва я от них отошла, как явилась встревоженная мать и увела детей. Без бельчат дом сразу осиротел.

Рядом с домом росли тополя, и на одном поселилась ворона. Когда у нее были птенцы и мы проходили мимо, она пикировала прямо на нас. В июне с тополей летит белый пух. В августе их подсохшие листья нежно шелестят на ветру. На это ранчо приезжала каждое лето с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, и до двадцати.

Жить в Монтане без автомобиля было непросто. Раньше, в Сан-Франциско, если отцу нужно было за город, он везде добирался автобусом. Еще раньше, в юности, выходил на шоссе и голосовал. В сороковых и в пятидесятых это был пусть не слишком удобный, но тем не менее довольно приемлемый способ передвижения. Однако за несколько десятилетий все переменилось. Отец боялся, что я последую его примеру и попытаюсь добираться попуткой, и рассказал мне историю про одну хорошую девушку, которая жила на ранчо, как-то ехала по дороге, увидела человека, который копался в моторе, остановилась помочь, а он ее убил. Потом у него в кармане нашли ее отрубленные пальцы.

Отец успел подружиться с таксистами и диспетчерами из местной компании, и все же часто его поездки зависели от знакомых. Впрочем, отец был человек обаятельный, и знакомые оказывали ему охотно эту услугу.

В городской местной библиотеке можно было взять только один абонемент — либо взрослый, либо подростковый. Я не глядя выбрала взрослый. Родители никогда не занимались подбором моих книг. Они считали чтение процессом творческим, и потому мне полагалось самой искать собственный путь. Для них обоих книги не были ни приятным развлечением, ни способом уйти от действительности. Наоборот, именно благодаря книгам каждый из них обрел собственный взгляд на мир и нашел способ преодолеть те ограничивающие обстоятельства, в каких оказался от рождения. Путь отца был через поэзию, на маму больше повлияла русская литература, в особенности Достоевский. Ей в конце концов удалось найти себя, занявшись общественной деятельностью.