Смерть на перекрестке - [9]

Нагато взор поднял. Увидел и склон холма, и сосну, и самурая.

— Отчего вы изволите смеяться, господин? — спросил весьма сурово.

Незнакомый воин так застонал от хохота — чуть с ветки кувырком не полетел. Нагато, ожидавший сколь-нибудь цивильного ответа, озверел по-настоящему.

— Что происходит? Что?! — заорал в голос.

Незнакомец еще пару раз фыркнул и затих. Пожал плечами. Ухмыльнулся. Нехорошо ухмыльнулся, нагло. Посмотрел сверху вниз на возмущенного судью. Заговорил неторопливо:

— Обезьяны в снегу катаются — на редкость забавное зрелище…

— При чем тут обезьяны?! — начал было судья. И тут до него дошло. — Как вы смеете оскорблять местные власти?! Мы вам не обезьяны!

— Простите великодушно. Однако если люди ведут себя подобно обезьянам, тот, кто наблюдает со стороны, поневоле задастся вопросом — люди перед ним или обезьяны?

Господин судья побагровел лицом. Пнул с неистовой злобой в спину кого-то из стражников, все еще катавшихся по земле с телом убитого.

— Встать! Арестуйте этого человека! — заревел он.

Пара минут стражникам потребовалась, чтоб только на ноги подняться. Еще минут пять, чтоб оружие свое найти и ухватить, как положено. А потом они посмотрели вверх — на сосну, на сидевшего на ветке самурая… Переглянулись… Подстрекаемые воплями Нагато, с некоторой робостью сделали все же шажок-два вверх по холму, в сторону самурая на дереве. Потом — еще и еще шаг…

Карабкались по склону, надо заметить, они с самым невоинственным видом, какой только вообразить можно. Копья свои использовали не как оружие, а как посохи. К тому же ни один и думать не желал идти впереди товарища, а на самурая они таращились весьма испуганно. Когда они оказались примерно на полпути к дереву, воин невозмутимо поставил на ветку свою деревяшку. Маленький кинжал — когатану — вложил в предназначенное для него углубление в ножнах меча. Спустил ноги с ветки. Легко, как кошка, спрыгнул наземь. Засунул меч за пояс. Все это — так быстро, плавно и спокойно, что Дзиро, глядя, только диву давался. От стражников, плетущихся по холму, действия незнакомца тоже не укрылись. Стоило самураю на землю опуститься, как они припустили назад со скоростью поистине немыслимой. Оступались. Падали. На дорогу в конце концов буквально кубарем скатились.

Нагато мрачно взирал на отступление своего небольшого войска. Орать он перестал, но физиономия побагровела почти до пурпурного оттенка — вот-вот лопнет.

— Между прочим, если вы соблаговолите попросить меня вежливо, я не откажусь спуститься и побеседовать с вами, — спокойно заметил самурай.

Нагато посмотрел на насмерть перепуганного Ичиро, на сидящих на земле растерзанных стражников. Призадумался. Счел за лучшее проблему не заострять. Задрал нос к холму. Уставился на самурая. А потом самым любезным образом поклонился и пропыхтел:

— Не сочтет ли господин самурай за труд спуститься и обменяться со мной парой слов?

Стремительно и грациозно — Дзиро продолжал дивиться красоте и силе этих движений — самурай сбежал вниз по склону. Стоило ему ступить на перекресток, стражники так и прыгнули в разные стороны.

Ичиро прекрасно понимал: господина Нагато вот-вот удар хватит, какие уж тут беседы. Говорить придется ему самому.

— Я — Ичиро, староста селения Судзака, — объяснил он. — Это — благородный господин судья Нагато со своими людьми. Как вы сами видите, господин, мы явились сюда, дабы расследовать обстоятельства гибели этого человека.

Самурай кивком указал в сторону Дзиро:

— А он кто такой?

Дзиро, потрясенный до крайности, пролепетал свое имя. Привык он, как и любой крестьянин, что всякий человек благородного происхождения сквозь него смотрит, не замечает даже, жив ли он, нет ли. Конечно, самурай этот незнакомый — самый натуральный ронин, с первого взгляда ясно. Только ведь и ронин одинокий, наемный меч, господина не имеющий, — самурай не хуже прочих. Вот взбредет ему сейчас в голову — выхватит из-за пояса меч да зарубит Дзиро или любого другого крестьянина, какого пожелает. И ничего ему по закону за это не будет, — право самурая!

Незнакомец представлением местных, похоже, остался доволен. Спросил:

— Ну, так о чем вы со мной говорить хотели?

— Для начала, как ваше имя? — прошипел Нагато, наконец взявший себя в руки и способный уже связно говорить.

Самураю, видимо, тон Нагато не сильно понравился. Тяжело он посмотрел на судью. Жестко.

— Не извольте сердиться, господин, но мне необходимо знать ваше имя, дабы сообщить его светлейшеству князю нашей провинции, — заторопился Нагато и даже быстренько изобразил поклон — пусть странный воин знает, что вопрос ему задается со всем уважением. — Я, как вы, должно быть, помните, судья здешний, — ну, вот и…

Пару мгновений самурай задумчиво смотрел в сторону склона холма. Дзиро проследил за его взглядом, — но нет, ничего в той стороне интересного не было. Только свежий утренний ветерок играл ветвями сосен, которых здесь в горах — видимо-невидимо.

— Мое имя — Мацуяма Кадзэ, — сказал воин с достоинством.

Вот ведь штука, подумал Дзиро, — зовут самурая «Мацуяма Кадзэ», что значит — «Ветер сосновых гор»! Прямо не имя, а картина, на которую он только что смотрел. Прикинул — интересно, а господин судья на такое странное совпадение внимание обратит иль нет? И решил: нет. Не такой человек Нагато Такамацу, чтоб заметить что-нибудь, кроме очевидного: у воина — двойное имя. Всякий, у кого перед именем личным имя родовое стоит, — либо из старой знати происходит, либо из благородного самурайского сословия. Выше лишь князья — даймё стоят, правители провинций японских, — а «даймё», собственно, и означает буквально «великое имя». Прочие же японцы — бессчетные крестьяне, ремесленники и торговцы — прекрасно обходятся и одним именем, тем, что отец с матерью при рождении дают. А чтоб не спутать, о ком речь идет, прибавляют к имени обычно прозвище или название профессии. Вот как «Дзиро-угольщик», например.