Смерть на коне бледном - [106]

Покопавшись в сундуке, Холмс издал радостный возглас. Из-за его спины я не сразу разглядел, что же такое он нашел. Кажется, нечто большое и длинное. Раздался металлический лязг. Мой друг развернулся и вручил мне белый пробковый шлем с золотой эмблемой британской армии. Лестрейд и двое его помощников молча наблюдали. Вслед за тем из сундука появились сохранившиеся в превосходном состоянии ножны. Сыщик вынул из них длинный блестящий клинок с позолоченным эфесом. Я смотрел на находку, лишившись дара речи.

— Шпага принца империи!

— И не только, Ватсон. Эта шпага принадлежала его предку, самому известному солдату на свете, Наполеону Бонапарту. Именно с этим оружием в руках он одержал блестящую победу при Аустерлице второго декабря тысяча восемьсот пятого года!

У нас оставалось только одно дело, и оно требовало присутствия Майкрофта Холмса. После крушения «Графини Фландрии» принц Жозеф Наполеон не выказал желания снова увидеться с нами — ни чтобы поблагодарить, ни чтобы отчитать. Но теперь все изменилось. Нас вызвали в резиденцию на Ланкастер-гейт. Окна приемной выходили на Бейсуотер-роуд и Кенсингтонские сады, где распускались первые весенние листочки. В конце аудиенции облаченный в парадный мундир Плон-Плон спросил:

— Могу ли я подарить вам, мистер Шерлок Холмс, а также вашему коллеге по маленькому сувениру в знак моей благодарности?

Ему, несомненно, уже сообщили, как Холмс относится к подобному вздору. Поэтому принц не стал сразу предлагать булавку для галстука или запонки, дабы не получить отказ.

— Да! — твердо ответил Холмс.

Признаюсь, я удивился не меньше Плон-Плона.

— Вы желаете получить что-либо небольшое?

— Я желаю, чтобы история о клинке и шлеме, которые были найдены возле Кровавой реки, осталась между нами. Можно счесть такую просьбу небольшой?

Плон-Плон едва сдержал довольную улыбку, ведь он не питал теплых чувств к своему покойному сопернику в борьбе за престол.

— Разумеется. Только это?

— Нет. Еще пять тысяч фунтов. Для принца это небольшая сумма.

— Вы хотите получить от меня пять тысяч фунтов?

— Разумеется, нет! Я хочу, чтобы эти деньги перевели в банк в Йоханнесбурге на счет мисс Серафины Хейден, которую недавно помиловали и освободили из государственной тюрьмы, признав невиновной в смерти Андреаса Ройтера. Это для нее и для ее ребенка.

Судя по выражению лица, Плон-Плона расстроила не столько необходимость расстаться с пятью тысячами, сколько мысль о том, что они достанутся бывшей заключенной.

— Это все?

— Нет, сэр.

Майкрофт Холмс, который ради такого случая явился в полном облачении кавалера ордена Британской империи — с клинком и орденской лентой, смерил брата суровым взглядом, призывавшим к молчанию.

— Что же тогда?

— Мне бы хотелось, чтобы армейскому обществу трезвости выдали чек на тысячу фунтов в оплату оказанных вам услуг. Вашу собственность, упакованную в четыре ящика с названием этой организации на крышках, в целости и сохранности доставили сначала главному капеллану в Альдершот, а потом уже вам.

Знал ли принц, что его «немалые средства» переправили в общество трезвости, а роскошный дорожный сундук забили душеспасительными брошюрами? Думаю, нет. Но, несомненно, Наполеон весьма обрадовался, что на этом просьбы Шерлока Холмса закончились.

Что же касается истории с французским престолом, об этом известно всем. Время генерала Жоржа Буланже, оппозиционера, ратующего за реставрацию Бонапартов, прошло. Симпатии непостоянной французской публики изменились. Генерал, конечно, мог бы проявить упорство и выждать, пока общественное мнение снова не окажется на его стороне. Но когда его возлюбленная Маргерит де Боннемен умерла от чахотки, власть и политика потеряли для него всякий смысл. Через несколько недель после ее похорон генерал написал завещание и застрелился у могилы Маргерит в Брюсселе. В том же году скончался и престарелый Плон-Плон, а с его смертью рухнули и все надежды на восстановление французской монархии.

Для нашего с Холмсом партнерства наступили смутные времена. Я подумывал о приобретении медицинской практики старого Фаркера в Паддингтоне и иногда в течение недели или двух замещал его. Конечно же, я уверил Холмса, что от Паддингтона до Бейкер-стрит всего каких-то десять минут ходьбы, но не мог обещать, что всегда буду под рукой. Работа врача грозила отнять бо́льшую часть моего времени. Правда, я согласился вести прием больных в кабинете Фаркера всего лишь несколько недель, однако меня не отпускало беспокойство. И предметом его был Холмс. Праздность навлекает большие несчастья. Если сыщик не погружался с головой в новое расследование, его обычно настигал очередной приступ хандры. На горизонте замаячил проклятый шприц в сафьяновом несессере.

Сколько раз я слышал от своего друга: «Мой мозг бунтует против безделья. Он нуждается в работе! Дайте мне сложнейшую проблему, неразрешимую задачу, запутаннейший случай — и я забуду про искусственные стимуляторы». Я слишком хорошо знал, что бывает, когда не подворачивается подобное дело. Накинутый на спинку кресла сюртук, расстегнутый рукав рубашки, жилистая рука со следами инъекций…