Смерть на кончике пера - [32]

– А все остальное – Хохляндия, правильно. Мамашу с папашей вызвал, они в большой комнате поселились, грозился брата с семьей привезти. Думал, я откуплюсь от них.

У Насти был небольшой частный пельменный цех, где на нее работали еще четыре женщины.

– Деньги у меня есть, хотя и достаются они мне!.. Но этими грошами я делиться не собиралась.

О размене жилплощади супруги все-таки договорились – через какую-то фирму, благо муженек и здесь напрягаться не собирался, и очень, очень зря… Лень его подвела. Он один за другим отвергал предлагаемые варианты…

– Все надеялся, что я соберу манатки и уйду куда глаза глядят.

Но в один прекрасный день им предложили бесподобный вариант с умеренной доплатой.

– Деньги, понятно, мои. На этот вариант они клюнули – двухкомнатная квартира, район зеленый, евроремонт. Подписали документы на размен.

– То есть решили, что добились своего – сделали из воздуха двухкомнатную квартиру в Подмосковье…

– Во-во! Только не из воздуха, а из бабьей моей дури.

Настя хитро усмехнулась.

– А когда они приехали, с папой-мамой, с вещами, там оказались совсем другие хозяева, не те, с какими они договаривались. На порог их не пустили – мы, говорят, здесь живем и никуда уезжать не собираемся.

Хохлы попытались, размахивая документами «из риелторской фирмы», силой въехать на вожделенную площадь. Хозяева вызвали милицию. Милиционеры доходчиво разъяснили новоселам, что адресочком те малек обмишурились – приехали на улицу Мартемьяновскую, двенадцать, в квартиру двадцать пять, а им надо было на улицу Мартемьянова двенадцать дробь двадцать пять, что в совсем другом районе, на глухой окраине, впритык к старому цементному заводу…

Дом, приготовленный на снос, стоял без воды и электричества.

– Во, ты гляди, парень, как она меня обошла, а? – жаловался Андрею мужик неопределенного возраста, из тех, кто «не просыхает».

– Ну, если быть справедливым… – пожал плечами Андрей.

– А где ты ее видел, справедливость-то? Вот это сы-па-ра-ведливо, да?

Он неверным жестом кривого, грязного пальца обвел пустую комнату с выцветшими обоями. Из мебели там были древний шифоньер без дверок, брошенный хозяевами помирать в одиночестве, два фанерных ящика, притыренных «хозяином» жилья из ближайшего магазина.

– Привозить своих родителей на жилплощадь жены без ее согласия… Вы что же, думали, она им рада будет?

– Вот, ты тоже не понимаешь… Как же я без папы с мамой?

Он отхлебнул из бутылки, принесенной Андреем. Посуды в этом уединенном пристанище не водилось.

– Если б я мог, я б для нее все сделал, все…

– А чего ж не сделали? – усмехнулся Андрей, уверенный, что пьяный этого не заметит.

– Смеешься, да? – поднял голову неудачник. – Думаешь, дурак я?

«Удивительно, как пьяные и собаки остро чувствуют насмешку».

– Ну, это, согласитесь, действительно не совсем умно – садиться на шею женщине и думать, что она будет этому рада.

– Другая рада была бы…

– И какие у вас планы на будущее?

– А какие… Назад поеду, домой, к папе с мамой. Настька, стерва, обещала денег дать… Чтоб я с глаз убрался – за это она готова платить.

– Почему не уезжаете? Зимой здесь нельзя будет жить.

– А она ведь как – денег живых в руки не дает, норовит мне билет всучить в самый последний момент, чтобы вернуться нельзя было. Хитрая, стерва… И маму с папой таким макаром отправила – засунула в вагон – и адью.

«Да, тете Насте последняя любовь влетела в копеечку».

– А вы почему с ними не уехали?

– Так не согласен. Пусть она мне отступного хорошего даст.

Из выбитого окна тянуло прохладой.

– Ну, желаю вам устроиться, – кивнул Андрей, вставая.

Дома принялся разбирать вещи и нерозданные сувениры. Он привез Тамаре коралловые бусы, но звонить не хотелось.

«Позвонит сама, тогда и встретимся. Скажу – сразу кучу работы навалили – не продохнуть».

Пару дней спустя, рано утром, пока Борода не ждал его с машиной, Андрей помчался в русалочий заповедник, Озерки, посмотреть, сошла ли вода.

На шоссе было пусто. Слегка парило – земля еще не полностью отдала талую влагу.

«Благодать-то какая, – подумал Андрей, опуская окно и высовываясь навстречу теплому ветру. – А мы, людишки, жизнь друг другу портим, гадости друг другу делаем. Неужели места под солнцем кому-то не хватает?»

За этими благостно-философскими размышлениями он чуть не пропустил поворот. Затормозил, когда указатель «П. Озерки» проехал мимо.

«Заехать к Пал Никитичу?… Рано. Далеко заходить не буду, – подумал Андрей, скатываясь на грунтовку. – А то потом весь день в грязных чунях шляться».

Признаться себе в том, что бродить в одиночку по месту с дурной репутацией жутковато, Андрей не хотел.

Начались заросли вербы. Сережки, особенно на припеке, растопырились, опушились желтой пыльцой, из почек зелеными клювами выглядывали листики. Земля, покрытая прошлогодней травой, мягко проседала под ногами.

«Да, тут поосторожней надо – не проблема и провалиться. Там, где русалка проползет да водяной конь проскачет, богатырю не пройти… Звать на помощь будет не только стыдно, но и бесполезно».

Неожиданно кусты кончились, и озеро оказалось прямо перед ним во всем своем молчаливом великолепии. От зеркала воды Андрея отделял топкий участок метров в пять шириной, дальше шла гладкая в этот ранний час поверхность, темно-синяя, почти черная. Озеро было продолговатым, протяженным – даже с высоты своего немалого роста Андрей не видел его берегов – словно перед ним была река и он стоял на мосту.