Смерть на горячем ветру - [2]

Колстон лежал, уткнувшись лицом в пол, наполовину в дверях, наполовину на асфальте, придерживая двери весом своего тела. Кровь заливала его грязную куртку. Я понимал, что он представлял собой прекрасную мишень, силуэт на фоне стеклянных дверей, но все равно это был фантастический выстрел по движущейся мишени из движущегося транспорта, который вели к тому же одной рукой. Мой голос отдавал приказы: позвонить доктору, вызвать городскую полицию, позвать нашего сотрудника, отвечающего за первую помощь, с носилками. (Мы также сделали фото. Как раз в это время на работу пришел один из моих фотографов, Питер Маршалл).

Мы подняли Колстона в мою квартиру и положили на кровать. Я чувствовал себя буквально больным от гнева и разочарования. Он шел в «Телеграм» дать нам ответы на мучившие меня вопросы, и его убрали, когда оставалось несколько секунд до спасения. Я на всякий случай установил микрофон включенного магнитофона в нескольких дюймах над его головой. Когда пришел доктор, он посмотрел на эту затею мрачно.

— Он должен быть мертв, — сказал он безапелляционно. — Это чудо, что он еще живет.

Я позвонил Маргарет — чувствовал, что ей следует это знать. Она сказала, что приедет тотчас. Я вернулся в спальню. Я прислушивался, пытаясь уловить его дыхание, но в комнате только шуршала лента магнитофона. Он лежал, тихий и неподвижный, как мертвый — хотя все еще продолжал жить. Он рисковал жизнью и свободой, чтобы прийти в «Телеграм», и его дух не позволит ему умереть, не передав информацию.

Прибыли сотрудники городской полиции, стали задавать вопросы, потом приехала Маргарет. Она с состраданием посмотрела на Колстона, затем на лице ее отразилось удивление.

— Я где-то его раньше встречала, — прошептала она, — но не могу вспомнить где.

Потом прибыл отряд Специальной Службы, и нас вежливо, но твердо отстранили от развития дальнейших событий. Нас отвели в гостиную. Дверь в спальню закрыли, оставив двух человек у смертного одра Колстона и еще одного — снаружи у дверей на страже. Тут я понял, что даже если Колстон заговорит, я никогда не узнаю, что он сказал. Таким образом, для меня он умер, сохранив молчание.

Маргарет придвинулась ко мне. Она игнорировала детектива, бесстрастно стоявшего у двери. Ее стройная фигура дрожала от напряжения. Глаза, всегда большие, казались сейчас громадными на овальном лице: явный признак стресса.

— Кто убил его, Иэн? — спросила она. — И почему?

— Что касается «кто», то я не знаю, — сказал я. — Я не видел его лица. Что касается «почему», то в этой отвратной истории больше «почему», чем глазков в больном картофеле. Иными словами, дело ясное, что дело темное.

— Жаль, что я не могу вспомнить, где я его встречала, — сказала она раздраженно. — Это было очень давно.

— Пусть это тебя не волнует. — Я попытался мягко успокоить ее. — Возможно, это была ничего не значащая встреча. Ты встречалась с таким количеством людей.

Маргарет была репортером до того, как вышла замуж за Гая Рэйнхэма-младшего; тогда мы с ней и познакомились. Она поступила на работу в «Дэйли Уорлд», когда я был там заместителем старшего помощника редактора, и я влюбился в нее по уши. Потом она ушла от меня к Рэйнхэму, а теперь я опять ее нашел.

— У тебя есть копия рассказа Джона Холта об Арминстере? — внезапно спросила она.

— Одна лежит у меня в столе, — ответил я.

— Я бы хотела перечитать заново.

— Зачем? — забеспокоился я. — Первый раз ты как бы лечилась. Это расчистило всю ту ложь, которой ты жила пять лет. С этим покончено…

— И все же. Возможно, я вспомню, где встречала Роберта Колстона. — Она положила ладонь мне на руку. — Не надо со мной так нянчиться, дорогой. Вмешательство было успешным: пациент выздоравливает и может воспринять все.

Я поцеловал ее. К черту детектива! «Я люблю тебя», — прошептал я. Ее улыбка была короткой и рассеянной. И я капитулировал перед ней: не будет спокойствия, покуда дело Колстона не раскроется — если это вообще когда-нибудь произойдет.

Я принес машинописный текст, положил его на кофейный столик, еще раз поцеловал ее и спустился на редакционный этаж. Несмотря ни на что, я все же был редактором, и мне нужно было проделать массу черновой работы. Итак, я написал свои свидетельские показания об убийстве Колстона, исправил корректуру своей разносной редакционной статьи о качествах сэра Гая Рэйнхэма как руководителя, разметил первую страницу сегодняшнего номера и проделал остальную повседневную работу. Я уже собрался просмотреть весь номер до последней статьи, чтобы окинуть его единым взглядом, как моя секретарша Валери доложила о посетителе. Им был старший инспектор Теренс Морган из Специальной Службы.

Глава вторая

Газеты окрестили Моргана «Король выдающихся сыщиков». Его внешность не давала повода к такому титулу: он отнюдь не выглядел, как король чего бы то ни было. Все, что в нем и на нем, абсолютно стандартно: средний рост (ни дюймом больше и ни дюймом меньше), стандартная шляпа из мягкого фетра и, когда на улице не так жарко, как в момент нашей встречи, стандартный плащ. Его верность стандартной серости проявляется даже в том, что он носит стандартные ботинки. А на его ленивых глазах вуалью лежит стандартная пелена: знак внутренней замкнутости, которой помечен каждый хороший полицейский в мире. За этой вуалью — подозрительные, недоверчивые глаза человека, обоснованно полагающего, что вы с ним не откровенны. Всего этого нельзя скрыть, и ни веселое лицо Моргана, ни его мягкий голос с еле заметным акцентом уроженца Уэльса, ни его широкая улыбка не могли обмануть меня. Поэтому я откинулся на стуле назад под углом, бросающим вызов силе тяжести, — знак, по которому те, кто меня знают, безошибочно определяют, что я взволнован или внутренне напряжен, — и приготовился к допросу.