Смерть мужьям! - [27]

– Ну, и ладно, не очень-то она нужна, – успокоился Лебедев. – Знаете, что было в пузырьках Грановской?

– Вы же говорили – яды?

– Я предполагал. Теперь готов сделать заключение. Это... – Аполлон Григорьевич выставил хрустальный сосудик с зеленоватым порошком, – ... таллий. Это... цианид, или соль синильной кислоты. Это изволите видеть... стрихнин. Ну, а это... старина-мышьяк. Куда разнообразнее, чем нужно для травли крыс. Не мое дело строить умозаключения, и логике не обучен, но...

– Ваше мнение – бесценно.

– За язык не тянул... Мое мнение таково: любящая мать двоих детей и примерная жена адвоката, серьезно готовилась к преступлению. Кому-то повезло уцелеть.

– Не удивлюсь, если мужу.

– Почему?

– Яды хранились в открытую среди пудр и румян, меньше всего привлекая внимание мужчины. И всегда под рукой.

– Она что же, не могла решить: хочется ей убить отца своих детей, или пусть еще поживет? Какая затейница... Вот, держите.

Лебедев сунул стопку фотографических карточек, еще сыроватых. На одних был изображен мужчина, заросший бородой и давно не стриженными волосами. На других – он же гладко выбрит. Лицо заколотого отличалось природной округлостью и чуть грубоватым носом. В остальном, молодой человек производил самое положительное впечатление. На снимках он замер, словно что-то говорит. Фотограф слегка прикрыл рот, а веки остались раздвинутыми сами собой. Портрет был снять фронтально сверху, казался вполне живым, если не замечать смятую простынь под затылком.

Ванзаров одолжил пару снимков.

– Ну, коллега, делу время, а потехе – ночь! – Лебедев скинул тяжелый резиновый фартук. – Вы обещали прожигать жизнь нынешним вечером.

Родион дал страшную клятву, что непременно будет, где только не прикажет Лебедев, но сейчас ему обязательно надо сделать важный визит.

– А что это вы такой цветущий, словно поймали Джека Потрошителя? – спросил криминалист.

– Жара спала, легче дышать, – не краснея, соврал чиновник полиции. Прикасаться к своему божеству, даже такому славному человеку, как Лебедев, нельзя позволить.

Запомнив адрес на Лиговке, Родион покинул кабинет и, только вдохнув чистый воздух Фонтанки, оценил, в какой клоаке побывал.

19

Дверь открылась так резко, что еле увернулся. открыла самолично. На лице Екатерины Павловны были заметны следы не только пережитых волнений, но и особая тревога, которая невольно ощущается всяким внимательным человеком. Это был страх, доставшийся нам от предков: страх жертвы, вокруг которой дальними кругами уже бродит хищник, взявший след. Сыграть его невозможно, он идет из самого естества, где нет лукавства и условностей, а потому сигнализирует другому: опасность поблизости, берегись и спасайся, если сможешь. У страха невидимый аромат гари.

– Да, что же это, как вы долго! Я же назначила вам на пять! – недовольно выговорила госпожа Делье, и пошла в глубину комнат, предоставив гостю самому запереть дверь и повесить шляпу. Горничная не показывалась.

Тщательно отерев подошвы, стряхнув уличную пыль и поправив волосы пятерней, Родион вошел в комнаты. Обстановка неуловимо напоминала интерьер Грановской: та же мебель, выбранная по модному каталогу, фотографии маленького сына и ощущение сытого, покойного уюта благоустроенной семьи.

– Вы отпустили прислугу? – спросил Ванзаров.

– Что?.. Ах, да... На даче с ребенком... Да не стойте, же садитесь, – скорее нервно, чем зло приказала радушная хозяйка. – У меня к вам дело...

– Нет, позвольте, это у меня к вам дело, – Родион счел нужным принять инициативу на себя. – Почему покинули место преступления без моего разрешения? С вас требовалось снять допрос. Завтра, будьте добры, явиться в участок для дачи показаний.

Екатерина Павловна посмотрела так, будто с ней говорили по-японски.

– Как? – вырвалось у нее.

– Есть порядок. Его нельзя нарушать. Если благодаря вашим заботам, обнаружено убийство, это должно быть отражено в протоколе.

– Как вы можете...

– Прошу прощения?

– Как можно упрекать меня в каких-то глупостях, требовать подписать какие-то дурацкие бумаги, когда мне угрожает смертельная опасность...

Жена дипломата довольно правдиво прикрыла лицо ладонью.

– Смертельная опасность? – переспросил Ванзаров, но ему не ответили. – Не та ли, о который упоминали днем?

Чиновника полиции наградили несколько раздраженным взглядом:

– О чем это вы?

– «Началось», так вы сказали. Должен спросить: что «началось»?

– Нет... Это совсем не то, ерунда.

– «Если Аврора убита, значит, и меня убьют», как, изволили выразиться, тоже ерунда?

– Вы мне не верите? – удрученно спросила Екатерина Павловна.

– Пытаюсь узнать, кто или что угрожает вам. Чтобы помочь, я должен знать. Будем откровенны?

Вместо ответа Делье протянула прямоугольный клочок. В сероватую бумагу впечаталась черная роза, рядом с ней коряво извивались чернильные стрелочки. Вердикт мог вынести только Лебедев, но невооруженный взгляд юного сыщика не нашел существенных отличий. Страшные метки были сделаны, как под копирку. Только награжденная была еще жива. Неужели в этот раз убийца решил заранее отметить жертву? И нарушить собственную систему? В этом должен быть какой-то серьезный смысл, ускользавший от прямой логики.