Смерть мужьям! - [12]

– Так в чем же меня обвиняют?

– Повторяю, господин... – Анучкин нарочно заглянул в протокол, хоть и помнил фамилию, тут ведь важно, чтоб задержанный прочувствовал себя никем: – ... господин Карсавин, вы злостно нарушили введенной в нашей столице порядок управления велосипедом. Что написано в правилах? Зачитываю: «Каждый велосипед, при езде на нем по городу, должен быть снабжен выданным на этот предмет из канцелярии господина градоначальника номерным знаком, прикрепленным сзади велосипеда так, чтобы знак этот не был закрыт сумкой или одеждой. Кроме того, обязательно иметь звонок, а с наступлением темного времени – зажженный фонарь». Фонарь есть? Фонаря нет.

– Но ведь сейчас ясный день, зачем фонарь?

– Вдруг – гроза и сумрак упадет? А вы – без фонаря. Нарушение. Далее: где номерной знак?

– Велосипед куплен только вчера, не успел.

– Надо господин, Карсавин, закон соблюдать... Столько народу напугали... Я уже не говорю о лошадях... Вон, что городовой в рапорте докладывает...

– Голубчик, это абсурд, – сказал господин, и так мило улыбнулся, что Анучкину расхотелось его уличать. На какое-то мгновение. Но жара и прочие трудности взяли свое. Чиновник нахмурился и веско сказал:

– Правила для всех писаны... Что в них написано? Читаем: «Во время езды по городу велосипедист обязан иметь разрешение при себе и предъявлять его по требованию полиции». Покажите разрешение...

– Где его получать?

– Эх, господин Карсавин! На велосипед сели, а таких простых вещей не знаете... Ладно, будем составлять. Происшествий мало, так что завтра во всех газетах заметка появится. Спасибо репортерам, помогают полиции бороться с этой заразой велосипедной...

Наконец-то чиновник попал в чувствительную точку. Господин задержанный полез в карман, извлек кожаное портмоне, и невинным голосом спросил:

– Какую посильную помощь могу оказать защите правопорядка?

Анучкин немедленно принял гордый вид, кашлянул для значительности и уткнул палец в правила:

– Обращаю ваше внимание: «Лица, виновные в нарушении сих правил, помимо административной или судебной ответственности, могут быть по усмотрению господина градоначальника лишены права езды на велосипедах по городу временно или навсегда»...

На столе сама собой появилась десятирублевая купюра, новенькая, только что введенная в оборот, а потому чрезвычайно популярная у горожан и меняльных контор. Как волшебно возникла, так и исчезла.

– ...Но, учитывая ваше полное и искренне раскаяние, полиция считает возможным простить на первый раз такое правонарушение. Но больше не нарушайте.

Бумага протокола, тщательно разорванная и смятая, отправилась в мусорную корзину. Господин благодарно поклонился и попросил выкатить велосипед на улицу. Заодно пообещал не ехать, а вести в руках, завтра же непременно поучить все разрешения и номера.

– Это невозможно, – улыбнулся чиновник Анучкин. – Наказание вам отменено, но велосипед без номерного знака реквизируется полицией. Всего доброго.

Господин в золотом пенсне пробормотал тихое проклятие и вышел из участка. Что мало встревожило титулярного советника. Сынок так давно просил велосипед: будет ребенку дорогой подарок на именины.

10

Сообщив столь сногсшибательную новость, госпожа Делье, вероятно, ожидала, что чиновник полиции кинется сломя голову на выручку, или хоть поднимет по тревоге роты столичной полиции. Но упрямый «бычок», как она прозвала его про себя, продолжал таращить на нее миленькие глазки, чего уж тут скрывать, но явно демонстрировал отсутствие горячего интереса.

– Значит, жуткое преступление? – переспросил он в довольно развязной манере.

Этого было достаточно, чтобы терпение Екатерины Павловны лопнуло пузырем, и срывающимся голосом она изложила все, что думает про полицию вообще, и про всяких мелких чиновников в особенности.

Хорошенький «бычок» выслушал ее причитания с омерзительным холодным спокойствием, и откуда в таком возрасте, подумайте, взялась этакая выдержка, и, как ни в чем не бывало, спросил:

– Так в чем жуткое преступление?

Больше всего Екатерину Павловну задело, что этот пухленыш не реагирует на ее чары, и, попробовав последний аргумент – слезы, окончательно в этом убедилась. Чиновник полиции преспокойно наблюдал, как она заливается, и только бесчувственно предложил воды.

Терпеливо снеся истерику барышни, Родион Георгиевич повторил свой вопрос.

– Вы такой юный, а уже очерствели душой! – заявила всхлипывающая Екатерина Павловна. – Как это ужасно.

– Госпожа Делье, я уже третий раз пытаюсь добиться от вас: что случилось. Хотя если точно – в четвертый. А вы ни даете мне малейшего шанса.

– Убийство! – крикнула вполне жалобно Делье.

– Кого? Когда? Где?

«Нет, он законченный сухарь, ничего его не берет», – с досадой подумала Екатерина, и спросила:

– Вы обещаете мне помочь?

– Все, что будет в моих служебных возможностях. Так с кем случилось несчастье?

– С моей подругой.

– Почему не вызвали полицию?

– Ну, я не вполне уверена... Хотя ничего другого и быть не может!

Родион стал сомневаться в психологическом портрете: кажется, барышня всего-навсего хорошенькая дура. Или что-то уж очень хитрит. Для чего вся эта сцена со слезами? Чтобы потом ляпнуть откровенную глупость?