Смерть как искусство. Том 1. Маски - [43]

– Я думаю, что, кто бы ни пришел, все равно это будет только худрук, а не худрук-директор, как сейчас.

– И что из этого следует?

– То, что Володя Бережной снова станет директором, это же очевидно, – Семаков посмотрел на Настю как на нерадивую ученицу, которая не может взять в толк элементарных вещей. – Володя – отличный руководитель, он проработал в театре много лет и знает здесь все от и до. Надо быть полным идиотом, чтобы поменять его и привести другого директора. Никто лучше Володи с нашими проблемами не справится. Его любит труппа, потому что он искренне любит актеров, заботится о них, уважает персонал, старается всем помочь, как может. Кроме того, он блестящий организатор, знает все до мелочей, вплоть до того, где лучше закупать ткани для декораций и костюмов и как их выбирать на фабрике. Володя всегда знает, как сделать так, чтобы сэкономить деньги и все-таки не поступиться качеством, у него крепкие личные связи со всеми поставщиками и подрядчиками. И когда Бережной был нашим директором, мы все горя не знали. А вот когда Лев Алексеевич сам занял должность директора и перевел Володю в директоры-распорядители, мы все были просто в шоке и не понимали, как театр будет функционировать.

– Почему же Бережной согласился на понижение в должности? Ведь он мог развернуться и уйти. А он остался, – задумчиво заметила Настя. – Разве он не обиделся?

– Обиделся, конечно, – с готовностью кивнул главный администратор, – расстроился, переживал, что и говорить. Но он так любит театр, так предан ему, что не смог уйти, остался, пусть и распорядителем. Не могу я, говорит, бросить артистов на растерзание Богомолову, если я не буду стоять буфером между ним и актерами, театр вообще рассыплется.

– Значит, – вступил Антон, – Бережной заинтересован в том, чтобы Богомолова не стало и вместо него пришел другой худрук?

Семаков мгновенно сделался будто ниже ростом, плечи приподнялись, почти полностью поглотив шею.

– Я этого не говорил, – быстро и нервно сказал он. – И вообще, я ничего в этом не понимаю. Это не моя епархия.

Похоже, насчет епархии – его любимое выражение.

На сегодня разговоров было уже достаточно, у Насти гудела голова, и они с Антоном решили закругляться. Одевшись в служебном гардеробе, они сдали на вахте ключ от кабинета Богомолова и вышли на улицу. Влажный холодный воздух моментально омыл лицо, с каждым вдохом проникая все глубже в легкие. Уже через три шага Настя почувствовала, что озябла, но машина, слава богу, стояла совсем рядом.

– Антон, у меня к вам просьба. Вы могли бы задержаться минут на пятнадцать? – спросила она. – Надо кое-что обсудить.

В принципе она готова была и к отказу, потому что своими ушами слышала, как Сташис обещал своему «солнышку», своей «зайке» и «ласточке», что вечером они увидятся, и, если он не врал и речь действительно шла о восьмилетней дочери, а не о восемнадцатилетней девахе, ему уже пора двигать домой, время-то к девяти, ребенку скоро спать пора ложиться.

Но он согласился. Правда, все-таки посмотрел на часы, но теперь Настя уже не раздражалась: как ни странно, но она привыкла к этой его манере всего за один день, как привыкла к тому, что на протяжении всего дня у него тренькал мобильник, извещая о поступлении нового сообщения, и к тому, что в паузах между беседами Антон на ходу просматривал эти сообщения, набирал номер и тихонько разговаривал то с «ласточкой», то с кем-то, кого называл на «вы», но обсуждал проблемы сына и дочери. Видимо, это была няня, та самая, в стильной дорогой одежде. А вот разговора с женой Настя так и не заметила. Странно. Может, ссора? Или она в отъезде и о детях справляется непосредственно у няни, а не у мужа? Или она просто-напросто настоящая жена сыщика, которая твердо усвоила, что без крайней нужды не нужно звонить мужу во время работы?

Она предложила сесть в ее машину, и Антон молча подчинился.

– У меня к вам две темы разговора, – начала Настя с места в карьер. – Одна – по делу, другая по его организации. С какой начать?

– Начните с организации, – улыбнулся Сташис, – это методически более правильно.

Она с интересом посмотрела на оперативника.

– Антон, мы с вами сегодня впервые работали вместе. Так получилось, что я как будто взяла бразды правления в свои руки, была более активной при беседах, задавала больше вопросов, решала, к кому мы пойдем и что будем делать дальше, а вы в основном отмалчивались и только наблюдали. Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно: я так веду себя не потому, что хочу быть в нашей паре главной, а просто потому, что я так привыкла. Мне уже много лет, если вы не поняли, я старше вас почти в два раза, у меня больше опыта. Но это не означает, что у меня больше прав.

– А что, в таком случае, это означает? – спросил Антон без тени насмешки.

– Это означает только одно: я уже давно в любой паре главная, понимаете? Я уже забыла те времена, когда была маленькой неопытной девочкой-лейтенантом, которая всех и всего боялась. До недавнего времени я была взрослой матерой теткой-полковником и если работала с кем-то вдвоем или даже втроем, то всегда была ведущей. Под словом «всегда» я имею в виду последние пятнадцать лет. И за эти пятнадцать лет я привыкла проявлять инициативу и самостоятельно принимать решения. Ни в коей мере не хочу вас принизить или задвинуть в угол, вы – представитель власти, представитель государства, а я никто и отлично это понимаю. Если вам мое поведение показалось обидным, простите меня, это не умышленно. Всего лишь сила привычки, сложившийся годами стереотип работы.