Смерть инквизитора - [7]

Шрифт
Интервал

Потом поняла, что я ошибаюсь. Противоречия нет, есть бесстрашие. Леонардо всегда верил в решающую силу слова, разума (наследие эпохи Просвещения). Он никогда не боялся упреков в рассудочности, потому что разум и рассудочность — совсем не одно и то же. Шаша никогда не верил в беспристрастность писателя. В самом деле, беспристрастность всегда может обернуться равнодушием или лицемерием. Почему Шаша написал «Смерть инквизитора»? Он хотел восстановить историческую справедливость по отношению к Диего Ла Матине. Без сомнения, Шаша со скрупулезной точностью изложил факты. Вопрос в том, как прочесть документы, вопрос в этической позиции автора, и все зависит от того, находится ли он на стороне фра Диего или инквизитора монсеньора де Чистероса. Некоторых своих персонажей Леонардо любит и понимает и прощает им все (помните, как Флобер писал: «Эмма Бовари — это я»). Других Шаша не любит и не желает им ничего прощать. Опять надо говорить о «нравственном максимализме»? Да, именно об этом. Но ведь таким Шаша был и в жизни, не только в литературе.

Этическая позиция, этот нравственный максимализм Шаши часто приводил его к созданию книг, в которых, пусть иногда в сложно зашифрованной форме, затрагивались чисто политические темы. Достаточно вспомнить про «Контекст» и “Todo modo”. Каждый раз это было связано с моментом некоторого личного риска, потому что многих людей Шаша задевал. Но он всегда боролся с открытым забралом. Он ненавидел очень многое, а если ненавидел — восставал и боролся, саркастично и безжалостно. Одна из вещей, вызывавших в нем особое отвращение, — двойная правда. Цитирую: «Мне кажется, что все несчастья нашей страны рождаются из закоснелого и неистребимого двоедушия. Идет игра в двойную правду, эта игра начинается вверху и прекращается лишь там, где правда не может позволить себе роскоши быть двойной. И тогда это единственная, недвусмысленная правда нищеты и горя… Игра может продолжаться годами, десятилетиями, и ее ядовитые отбросы отравляют жизнь низов, добавляя нищету к нищете, несчастья к несчастьям»[2]. Презрение Шаши к «двойной правде» становилось особенно острым, когда дело доходило до конкретных примеров. Тут я могу выступить как свидетель, он мне много рассказывал, и я знаю, как ему приходилось платить за свой неизменный благородный антиконформизм.

Шаша рассказывал Марчеле Падовани о том, как иногда читает книги своих современников-итальянцев. Он сразу чувствует: если чтение не увлекает его, значит, и автор писал без увлечения. «Это просто ужасное ощущение: видишь, как кто-то садится за стол и говорит себе: “Я должен обязательно написать ее, эту проклятую книгу, лишь бы поскорее с ней разделаться”». Отсюда пробелы, невнятица, какая-то литературная паранойя. Порой, говорил Шаша, хочется сказать кому-либо из этих авторов: «Но за каким дьяволом вы пишете? Не подвергайте себя таким страданиям, таким мукам». А если ему какая-нибудь книга или еще не опубликованная рукопись нравилась, он поддерживал и морально, и, случалось, материально, помогал, пробивал книгу, проявлял всю присущую ему деликатность, щедрость и великодушие. Меня до сих пор мучает совесть из-за того, что я не прочла книги двоих сицилийских писателей, которые Леонардо настойчиво просил меня прочесть. С одним из них мы встретились на конгрессе в Агридженто. За последние годы он выдвинулся, и именно Леонардо, как у нас когда-то выражались, дал ему «путевку в жизнь». Он радовался любому чужому успеху, но у него был свой отсчет, свое восприятие, часто не отвечавшее литературой «моде», которую он всегда презирал.

Еще в период скандалов из-за «Контекста» Шаша в одном интервью, перечисляя принятые им решения, писал: «Я в личном плане сделал определенный выбор. Мой выбор сводится к тому, чтобы не хотеть больших денег, предпочитаю иметь их мало». Мне он тоже однажды писал, что деньги не мешают, потому что «можно покупать книги и эстампы», но что слишком много не нужно. И это отнюдь не было позой: он просто не умел лукавить. Иногда в нем чувствовалась такая простота, такая наивность. Наверное, «наивность» точное слово: если человек обладает таким душевным благородством, таким точным пониманием того, «что такое хорошо, а что такое плохо», он может быть наивным, при всем своем уме, при всей проницательности, при всем скептицизме. Не случайно я написала о том, как они жили — в Палермо и в Лa-Ноче. Не случайно и то, как он сторонился всех этих литературных салонов, всего «светского» — это было ему чуждо.

И конечно, не случайно, что его так любили те, кого называют «простыми людьми». Кстати, это определение кажется мне отвратительным снобизмом. К сожалению, и у нас многие таким снобизмом грешат. Вспоминаю, как мы бродили по улицам Палермо и к нему подходили незнакомые: «Простите, вы — Леонардо Шаша?» Он улыбался почти смущенно, ни разу я не слышала, чтобы он сказал: «Да, это я», просто улыбался. И сколькие говорили: «Мы вас читаем. Мы желаем вам здоровья». Господи, вот я написала слово «здоровье». Мария сказала мне о болезни Леонардо, вероятно, раньше, чем он сам узнал диагноз: врачи прятали диагноз под всякими учеными латинскими определениями. Думаю, что он не догадывался до тех пор, пока не начались боли, и тогда уже невозможно было скрывать от него правду, тем более что понадобилось специфическое лечение: три раза в неделю делали диализ.


Еще от автора Леонардо Шаша
Палермские убийцы

В книгу включены два произведения итальянского писателя: исторический политический детектив, основанный на документах, — «Палермские убийцы» и жанровая зарисовка жизни современной Сицилии «Винного цвета море».


Вопрос чести

Многие знают Леонардо Шаша по его политической литературе и политическим сюжетам. Но он прекрасно владел всеми литературными жанрами. Тому подтверждением является его юмористический рассказ «Вопрос чести», написанный в сатирическом духе о современных ему итальянцах.


Каждому свое • Американская тетушка

Опубликовано в журнале "Иностранная литература" № 1, 1967Из рубрики "Авторы этого номера"...В этом номере мы публикуем повести писателя «Каждому свое» («A ciascunо il suo», 1965) и «Американская тетушка», взятую из сборника «Сицилийские родичи» («Gli zii di Sicilia», I960).


Рекомендуем почитать
На траверзе — Дакар

Послевоенные годы знаменуются решительным наступлением нашего морского рыболовства на открытые, ранее не охваченные промыслом районы Мирового океана. Одним из таких районов стала тропическая Атлантика, прилегающая к берегам Северо-западной Африки, где советские рыбаки в 1958 году впервые подняли свои вымпелы и с успехом приступили к новому для них промыслу замечательной деликатесной рыбы сардины. Но это было не простым делом и потребовало не только напряженного труда рыбаков, но и больших исследований ученых-специалистов.


Историческое образование, наука и историки сибирской периферии в годы сталинизма

Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.


Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.


Князь Евгений Николаевич Трубецкой – философ, богослов, христианин

Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.


Технологии против Человека. Как мы будем жить, любить и думать в следующие 50 лет?

Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.


Лес. Как устроена лесная экосистема

Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.