Смерть империи - [125]

Шеварднадзе уже говорил нам в частных беседах о трудности национальных проблем, так что его мнение о том, что они более серьезны, нежели вопросы экономики, к которым по–прежнему было приковано внимание общественности, удивления не вызывали. Был я, разумеется, осведомлен и о планах Горбачева, знал и об оппозиции им. Удивлен я был, однако, тем, что Шеварднадзе полагал, будто стремительно развивающийся кризис даст о себе знать уже в ближайшие выходные. Министр продолжал объяснять, не дожидаясь моих вопросов.

Внутреннее положение, сказал он, достигло взрывоопасной точки, особенно в отношении советских военных. Один непродуманный шаг способен буквально разжечь гражданскую войну и привести к власти военную диктатуру. Положение в Литве, продолжал Шеварднадзе, особенно хрупкое. Если ее новый парламент попытается провозгласить независимость до того, как Съезд народных депутатов утвердит образование президентской системы, может начаться гражданская война. Не вдаваясь в детали того, каким образом могла бы начаться гражданская война» министр указал, что в Литве размещено большое число оборонных предприятий и войск, имея в виду, что советские военные способны захватить там власть и без одобрения Горбачева— или, вероятно, что они попытаются даже сместить Горбачева.

Шеварднадзе меньше беспокоила перспектива провозглашения независимости после учреждения президентской власти в Москве. Если бы литовцы потерпели до тех пор, заметил он, Горбачев мог бы заняться этой ситуацией без ненужного риска.

И тут он обратился собственно к причине, по которой пригласил меня к себе. Насколько ему известно, сказал министр, у меня назначена встреча с лидерами «Саюдиса». Конечно же, мне самому решать, с кем беседовать, однако, по его мнению, было бы благоразумно отложить встречу до следующей недели во избежании любых подозрений, будто литовцы действуют «по указке» Соединенных Штатов, коль скоро они решатся в соответствии со своими угрозами провозгласить независимость в выходные дни.

Я глянул на часы. Было около 10–30, а литовцы должны были прибыть в Спасо—Хауз к 11:00. Я сомневался в целесообразности переноса встречи, но даже если бы и видел в том смысл — было уже слишком поздно. Я не сумел бы уведомить визитеров об изменении назначенного времени до их прибытия ко мне домой, а отказываться от встречи с ними не было никаких оснований. Гости, несомненно, сообщили бы об этом прессе, и многие заключили бы, что политика США в отношении прибалтийских государств изменилась.

Встреча должна состояться, как и намечалось, однако я не был склонен отмахнуться от беспокойства Шеварднадзе: положение вполне могло быть настолько хрупким, каким он его представлял. Если так, то найдутся люди, которые — без малейших на то оснований — решат, что любой контакт между литовцами и американским посольством означает, что Соединенные Штаты используют данную ситуацию для развала Советского Союза. Для таких людей это окажется мощным доводом в пользу того, чтобы силой покончить с движением независимости в Литве и во всей остальной Прибалтике.

Я сказал Шеварднадзе, что ценю его прямоту и все сделаю, чтобы мое правительство уяснило себе то, каким представляется положение министру. Хотя, как ему хорошо известно, мы никогда не признавали насильственного включения прибалтийских государств в состав Советского Союза, мы недоделали ничего, чтобы подтолкнуть прибалтов к опрометчивому действию. На деле, как могут подтвердить министру его собственные источники (я имел в виду подслушивающие устройства КГБ), я неизменно убеждал прибалтов, что им не следует ожидать признания со стороны США, пока они не станут действительно независимыми, и более того, что оказание экономической помощи из–за границы окажется невозможным, если на нее наложит запрет советское правительство. Таким образом, не давая никаких советов и не собираясь давать их, мы все объяснения нашей политики сводили к совету хранить благоразумие.

Что касается моей встречи с лидерами «Саюдиса», продолжил я, то она должна начаться через какие–то минуты, и я не представляю, каким образом ее можно отложить. Когда я вернусь, гости, вероятно, будут уже в резиденции, и, если я откажусь принять их, это может стать предметом выяснений между нашими правительствами. И все же, заверил я министра, я не скажу ничего, что побудило бы их к поспешному действию.

Лицо Шеварднадзе омрачилось, когда я объяснил, что не смогу отложить встречу, но он не возражал. Просто попросил меня провести ее как можно короче. Я сказал ему, что чувствую себя препаршиво и на долгую встречу не способен, так что он может быть уверен; в пространные обсуждения я вступать не стану.

Когда моя машина приближалась к воротам Спасо—Хауз, литовцы уже входили в дом. Возглавлял группу Витаутас Ландсбергис, председатель «Саюдиса», которого, похоже, изберут лидером Литвы после провозглашения ее независимости, среди пришедших с ним было несколько человек, чьи лица были известны в резиденции, такие как Ромуальдас Озолас, Вайтодас Антанайтис и Эгидиюс Бичкаускас.

Поприветствовав их, я объяснил, что плохо себя чувствую из–за гриппа и поэтому смогу уделить им совсем немного времени, но что они смогут продолжить встречу с сотрудниками посольства после того, как я их покину. Помня о просьбе Шеварднадзе, я, может, и преувеличил бы несколько свою болезнь, только в том не было нужды; я чувствовал, как колотится у меня в голове кровь, как пылают жаром щеки, как начинает садиться и хрипеть голос.