Смерть и рождение Дэвида Маркэнда - [19]

- Садитесь. - Вестерлинг холодно разглядывал его: немного отяжелел, но не перезрел и не прогнил, как большинство из них.

Вестерлинг тоже сел.

- Как поживает... Элен? - Он заставил себя произнести это и тотчас же почувствовал свое превосходство - и не без удовольствия вошел в роль. - У вас есть дети?.. Ах, да. Ну, как они? Как вы сами, Маркэнд? - он улыбнулся. - Выглядите вы отлично.

- Спасибо, Вестерлинг. Жаловаться не могу. Как вы все это время?

Маркэнд уже овладел собой, и это не понравилось Вестерлингу.

- Я не меняюсь, - сказал он холодным тоном и покраснел, сразу поняв, что слова его заключали в себе признание. - Итак? - спросил он, чтобы скрыть свое смущение, и пристукнул ногой по не покрытому ковром полу.

- Вероятно, - сказал Маркэнд, - вы удивляетесь, зачем я пришел. Я сейчас перейду к делу. Это немного трудно.

- Что вы! Отчего трудно?

- Дело в том... дело в том, что я пришел задать вам один вопрос.

Маркэнд видел перед собой человека, который ждал, умышленно не пытаясь помочь ему. Вестерлинг стал суше за эти годы. Только глаза были прежние... горячие и влажные.

- Дело в том... это может показаться вам странным. Но когда вы поймете - это действительно... - Маркэнд остановился. Ему не хотелось говорить об Элен - сейчас. Он поборол свою неловкость. - Да чего я боюсь? - Видите ли, - он улыбнулся, - я пришел к вам потому, что вы, пожалуй, самый умный человек из всех, кого я знаю. Правда, мой вопрос не совсем по вашей специальности. Но мне кажется, ум есть ум. Именно оттого, что вы ученый, оттого что я всегда относился к вам с уважением... А это для меня очень важно.

От смущения или проницательности (Маркэнд и сам не знал) он взял верный тон. Вестерлинг явно смягчился.

- Я жду, - сказал он, улыбаясь.

- Что вы думаете о римско-католической церкви?

Черные глаза широко раскрылись и поглядели на Маркэнда.

- Вы сказали, что, когда я _пойму_, ваш вопрос не будет казаться мне странным.

- Уверен в этом.

Спокойствие всемирно известного биохимика было нарушено неожиданным гостем. Он напряженно силился сохранить выдержку. Сейчас ему вдруг представился случай заговорить отвлеченно на отвлеченную тему. Он увидел в этом выход, а Маркэнд таким образом мог получить то, зачем пришел. Старший из собеседников положил ногу на ногу и поудобней устроился в кресле.

- Так вот, - сказал он, - ловлю вас на слове. Ваш вопрос мне действительно показался странным. Вы являетесь к специалисту по гистологии клетки спрашивать его мнение о римской церкви. В прошлом?

- Нет, - поспешно ответил Маркэнд, - церковь как живая сила. Современная церковь.

Вестерлинг ни о чем не догадывался. Мысли о жизненных осложнениях, связанных с этим вопросом и с человеком, задавшим его, и с женой этого человека, не приходили ему в голову. Он думал о церкви.

- Ну, что ж, - улыбнулся он, - как человек, воспитанный в иудейской вере, я, пожалуй, несколько пристрастен к римской церкви. Видите ли, я наследник той культуры, которая пыталась (и тщетно) поглотить весь мир. Как же мне... да... как мне не восхищаться институтом, который с помощью своей философии, пауки, искусства в течение тысячелетия с успехом осуществлял владычество над миром? - Он помедлил. Ему самому понравилось это вступление. - Церковь... современная церковь. Она и до сих пор могущественна, а могущество - синоним величия. Она - на ваш вопрос, дорогой Маркэнд, трудно дать простой ответ, - она наш великий враг и в то же время наша великая мать. Постараюсь объяснить. Мы должны уничтожить ее для того, чтобы спасти идею, которую она взращивала более тысячи лет. Я не хотел бы говорить притчами. Видите ли, дорогой Маркэнд, - Вестерлинг еще глубже погрузился в свое кресло, вытянув ноги вперед и сложив руки на коленях, - люди всегда пытались воспринимать мир или, по меньшей мере, ту его часть, с которой им приходилось иметь дело, как некоторое единство. Можно сказать, что эта попытка заключает в себе один из аспектов цивилизации и наука есть лишь позднейшее ее воплощение. Но к этому мы еще вернемся. На земле оказалось чересчур много вещей, мертвых и живых, не говоря уже о звездах в небе и о причинах зла и страдания, заключенных в нас самих... чересчур много противоречивых явлений. Раз уж людям пришлось иметь дело со всем этим хаосом в целом, прежде всего следовало навести здесь порядок: тогда они могли бы все подчинить своей власти. Вот почему они пытались сделать из мира одно целое. Но им не хватило средств и уменья, хаос оказался слишком неподатливым. Они очутились в тупике, не сумели свести воедино мириады разрозненных концов. И вот они нашли выход... Они изобрели род интеллектуальной кислоты, действию которой можно было подвергнуть всякое упрямое противоречие: кислота разъедала его, превращая все вещи в податливое тесто, которое в конце концов можно было скатать в одно целое и проглотить. Эта кислота называется религией. Или философией. У нее множество форм: трансцендентализм, идеализм и тому подобное. В современном западном мире есть одна группа людей, умеющая применять эту кислоту: католики. Они берут всякую реальность - фактическую или психологическую - и все превращают в поганое месиво. То, что они называют греховной плотью. Это избавляет их от стараний сделать жизнь лучше. Они указывают на свой символ веры, который, конечно, и гармоничен, и целостен, - ведь они сами создали его. И они говорят: видите? Вот объяснение всему. А то, чему здесь не находится объяснения, либо ложь, либо зло, - поэтому забудьте о нем.