Ридольфи хватает обрывок веревки и затягивает у нее на шее, пока та не испускает последний вздох…
— Да вы просто блефуете!
Лилиана Ридольфи вскакивает, опрокинув на белоснежную льняную скатерть свой бокал с розовым вином — расплывающееся пятно принимает форму человеческой руки. Вердзари вынимает из свертка сложенный вдвое листок бумаги и спрашивает у Этторины:
— Сколько вы обычно получали за аренду флигеля?
— Приблизительно пять миллионов за сезон — иногда больше, иногда меньше.
— Так вот, я взял на себя труд разыскать ваших прежних съемщиков, и, как показывают эти расписки, сумма, запрошенная и полученная Ридольфи, приближалась к семи, а то и к восьми миллионам, в зависимости от клиента…
Этторина вроде бы даже не удивилась, а вот припертая к стенке Лилиана вся раздувается от возмущения и восклицает:
— Это вовсе не доказывает, что я входила во флигель!
— Лицевая сторона расписки не доказывает, — парирует Вердзари, — но взгляните на обратную!
И показывает собравшимся четко отпечатавшийся на обратной стороне расписки необычный след: подметка расчерчена диагональными полосками, между ними — звездочки разной величины.
— Помните, как было? Я зашел к вам в агентство вроде бы за очень нужными мне сведениями: о порядке платежей, о суммах аренды, о выплате налогов, — и вдруг у меня из блокнота выпал листочек — каюсь, не совсем случайно. И вы так поспешно нагнулись его поднимать, что, вероятно, от волнения, сначала наступили на него, а затем только подняли. Конечно, это была с моей стороны отчаянная попытка докопаться до истины…
— Но это ровным счетом ничего не значит.
Лилиану нелегко заставить капитулировать, но доводам Вердзари, по-видимому, не будет конца. Снова порывшись в свертке, он вытаскивает оттуда игральную карту и, показав ее присутствующим, кладет на скатерть картинкой вверх. Это туз треф из колоды тароков. На белом поле карты четко виден такой же необычный след, как на расписке: звезды и диагональные полосы. Теперь лист бумаги и карта лежат рядом, и все могут убедиться — след один и тот же. Несколько секунд Вердзари молчит, а затем подытоживает:
— Я нашел ее под кроватью убитой. Очевидно, во время борьбы убийца затолкала карту ногой под кровать… Мне стоило большого труда установить владельца этих туфель. Но в Специи не так уж много дорогих магазинов, торгующих несерийной обувью, а Ридольфи не такая дама, чтобы на нее там не обратили внимания…
Последнюю фразу Вердзари произносит с заметным волнением: не так уж приятно собирать воедино убогие и удручающие частицы истины, и сейчас ему вдруг стало до боли жаль самого себя — зачем он брался за это? Он машинально берет в руки бутылку розового, и тут же, досадливо поморщившись, ставит обратно: вина там осталось на донышке, и потом, оно уже совсем теплое. Наконец, оставив на столе сверток с вещественными доказательствами, словно они ему больше не нужны, вдруг встает, молча направляется к двери и выходит. Оставшиеся изумлены. Слышно, как открывается и захлопывается дверца и как его малолитражка, хрустя гравием, трогает с места.
Несколько секунд вся компания сидит, растерянно переглядываясь. Затем нарочито медленно приподнимается драпировка, закрывающая дверь во флигель, и в столовой появляется Де Витис. Лицо его выражает непреклонную суровость. Подойдя к столу, он решительно берет сверток с вещественными доказательствами и поднимает его, словно желая сказать: «Вы всё опять в моей власти — так смотрите у меня…»
Гости, еще не успевшие прийти в себя от монолога Вердзари, совершенно подавлены новым неожиданным поворотом. На их лицах тупая покорность.
Одна лишь Этторйна, такая довольная, словно несостоявшийся обед уже закончился и оставил приятные воспоминания у ее гостей, принимается складывать тарелки и приборы, убирать со стола, смахивать крошки, и частый стук ее каблуков слышится между столовой и кухней.
Затянувшееся преступление становится респектабельным.
Жорж де Порто-Риш. «Театр любви».
