Смерть и конюший короля - [17]

Олунде (указав рукой на принца, который опять приблизился к авансцене). А это? Как назвать подобное действие, когда мир сотрясают корчи остервенелой войны?

Джейн. Терапией в британском стиле. Попыткой сохранить разум, когда весь мир сошел с ума.

Олунде. Или, скажем, балом во время чумы, театрализованным безумием. Но вообще-то меня это не интересует. Белые умеют выживать – вот что я в конце концов понял. По естественным – и природным, и логическим – законам они должны бы истребить друг друга в этой войне, должны уничтожить свою пресловутую цивилизацию и вернуться к варварству, которое они приписывают черным, – так мне сначала казалось. Но потом я осознал, что умение выжить – вот ваше высочайшее искусство. Будьте, однако, немного скромней – предоставьте другим выживать по-своему.

Джейн. Например, с помощью ритуальных самоубийств?

Олунде. А чем ритуальное самоубийство хуже массового? Ну скажите, миссис Пилкингс, как вы назовете то, что делают наши молодые люди на этой войне по приказу их генералов? Надо, правда, признать, что у вас процветает еще одно высокое искусство – искусство подбирать определения, которые ничего не определяют.

Джейн. Разговорился! Могучие легкие да окольные речи – вот все, что нужно таким, как ты.

Олунде. Такие, как я, не называют по крайней мере черное белым. В ваших кинохрониках и радиопередачах страшные, гибельные поражения постоянно именуют стратегическими победами. А я ведь не только слушал радиопередачи и смотрел кинохроники – нас всех посылали на практику в госпитали. Через госпитальные палаты, которые я обслуживал, проходили сотни и сотни раненых. Я разговаривал с ними. Мне случалось долгими вечерами сидеть у их коек и слушать кошмарную правду об этой войне. Теперь-то я знаю, как делается история.

Джейн. Ну, во время такой войны, для поднятия боевого духа…

Олунде. Чудовищные, непостижимые уму бедствия следует называть блистательными достижениями? А впрочем, я говорю даже не об этом. Как вы назовете ликующие вопли под окнами у людей, которые оплакивают своих близких? Разве это не святотатство?

Джейн (помолчав). Да, теперь я, кажется, понимаю, в чем дело. Мы выбрали неудачное время, и тебе пришлось увидеть отнюдь не самые лучшие черты нашего мира.

Олунде. Я говорю не только о войне. Мне удалось посмотреть на ваш мир, на ваших людей и в мирное время. И я не нашел ничего – решительно ничего! – что давало бы вам право судить и осуждать другие народы, с иными, чем у вас, обычаями и законами.

Джейн (после секундного колебания). Ты говоришь о проблеме… цветных? Да, я знаю, расисты у нас встречаются.

Олунде. О, все отнюдь не так просто, миссис Пилкингс! Ведь по-вашему получается, что, когда я приехал в Англию, у меня ничего не было за душой.

Джейн. Да, в этом ты, пожалуй, прав. Саймон и я, мы только сегодня вдруг поняли, что нам было неизвестно, с чем ты уехал.

Олунде. А мне, думаете, было известно? Я и сам осознал это только там, у вас, и буду благодарен за мое открытие вашей стране до последнего вздоха. Но теперь уж из меня мое открытие не вытравишь!

Джейн. Олунде, у меня есть к тебе одна очень важная просьба. Пообещай мне, что ты никогда не откажешься от своего призвания – призвания врача. Мы с мужем считаем, что из тебя получится замечательный врач – благожелательный, умелый, участливый. Дай мне слово, что ты не откажешься от своего дела.

Олунде (искренне удивленный). Разумеется, не откажусь. Что за странная идея? Я непременно вернусь в Англию, чтобы завершить мою практику. Сразу же после похорон отца.

Джейн. О Господи!..

Олунде. Миссис Пилкингс! Давайте выйдем отсюда. Тут из-за этой музыки мы ничего не услышим. (Увлекает Джейн с галереи на лужайку перед дворцом наместника.)

Джейн (спускаясь по лесенке). О чем ты?

Олунде. О барабанах. Их говор меняется. Слушайте!

Звучит отдаленная, но более громкая, чем раньше, барабанная дробь. Ее ритм учащается, отдельные удары почти сливаются в монолитный гул – и вдруг наступает тишина; а потом, после паузы, раздаются редкие, словно бой глухого колокола, удары.

Ну вот. Все кончено.

Джейн. Так он…

Олунде. Да, миссис Пилкингс, мой отец умер. Его воля всегда напоминала мне гранитную скалу; у меня нет никаких сомнений – он мертв.

Джейн (срываясь на истошный крик). Бесчувственный носорог! Бездушный чурбан! Ты объявляешь о смерти отца, как циничный хирург над телом… над трупом бездомного бродяги! Дикарь! Все вы тут дикари!

Адъютант (выскочив из дверей танцевального зала и спустившись на лужайку). Миссис Пилкингс! Миссис Пилкингс!

Джейн обессиленно всхлипывает.

Что с вами, миссис Пилкингс?

Олунде. Не беспокойтесь, она сейчас придет в себя. (Поворачивается, чтобы уйти.)

Адъютант. А тебе что здесь надо? Кто ты такой?

Олунде. Вы правы – мне ничего здесь не надо. (Собирается уйти.)

Адъютант. Ты что – оглох? Тебя спрашивают, кто ты такой!

Олунде. Мне, извините, некогда.

Адъютант. Некогда, вонючий ниггер? А ну отвечай!

Олунде (не останавливаясь). Я тороплюсь на похороны…

Адъютант. Я тебе сейчас устрою похороны! Стража!

Джейн. Не надо! Пожалуйста, не надо! Со мной все в порядке. Ради Бога, не делайте глупостей, Боб! Он друг семьи.