Смерть — это не больно - [3]
Во время еды разговаривать не принято: молодой послушник читает жития святых и мучеников. Разговор начинается только тогда, как владыка перекрестится и поблагодарит Бога за обед. Его грудь украшает особый золотой крест, знак сана, с крупными, удивительно сияющими опалами лазурного цвета. Этот драгоценный камень добыли из рудника рядом с австралийским городом Аделаида. Владыка несколько лет провел в Австралии, основав в недрах серой австралийской пустыни церковь, подобную раннехристианским катакомбам — так церковь, пусть даже на какой-нибудь метр, ближе к матушке-Сербии. Это богомольное место, вырубленное в утробе пустыни под кенгуру и гиенами, — одно из чудес далекого континента (далекого от чего?). Вырубили ее и украсили сербы — искатели опалов, найдя при этом довольно богатую жилу этого драгоценного камня. Владыка удивляется, что я переворачиваю вверх ногами фотографии из Австралии, которые мне показывает. А я просто всегда верил, что люди с той стороны планеты ходят вверх тормашками. Длинный массивный дубовый стол под сводами монастырского атриума — настоящий обеденный стол, за ним говорят о жизни, религии, истории и искусстве, пришедшие беженцы рассказывают о своей беде как на исповеди. Игорь Михайлович Стрельцин читает пролог монаха Пимена из пушкинского «Бориса Годунова»:
Здесь каждое слово и опыт любого человека принимают с должным вниманием, как новую драгоценную рукопись в древнюю монастырскую библиотеку. В этом каменном здании составляли планы восстаний против турок, прятали харамбашей[13], плели заговоры, читали старинные книги, скрывали изгнанных, хоронились в дали от дорог и любопытных глаз.
Размещенный на самом дне созданной природой зеленой котловины, окруженный, будто змеёй, рекой Кркой, монастырь Святого Михаила всегда был прибежищем для изгоев, последним приютом для богобоязненных, несчастных, неспособных вписаться в светскую жизнь людей.
Это святое место представляет собой некую грамоту из камня на право владения землей, это неоспоримое доказательство того, что сербы из Краины достигли высшей степени духовности еще в 14-ом веке. И сербам, несмотря на все обрушивающиеся на них беды и болезни, удалось сохранить слабый огонек свечи перед иконой Пресвятой Богородицы, держащей на руках Христа, который ласковым взглядом прощает нам грехи.
Последние полвека Хорватия, как злая мачеха из сказки, прятала Краину от глаз мира, засыпав ее гарью и пеплом. Мало кто знал, что в ней живёт столько сербов… А они все то время жили будто в резервации. Уже после нескольких километров шоссе, идущие от моря в направлении гор, превращаются в проселочные дороги и козьи тропы в лесных зарослях. Сербы будто жили тайно, разговаривая полушепотом у костра, пока чаша терпения не переполнилась, и на дорогах не появились поваленные деревья, а жители Краины не вышли из древних лесов как свободные люди. Наконец, очнувшаяся Краина надела кровавое платье своих прадедов.
На литургиях Стрельцин кланяется иконам до земли черной, кладет поклоны, ударяя лбом о стертые каменные плиты, и крестится по старому русскому обычаю широко и патетично.
Эта война против Православия, кроме всех остальных причин, ведется еще для того, чтобы уничтожить доказательства, что здесь когда-то жил и существовал сербский народ. Во время операции хорватских войск «Равни Котари-Масленица»[14] в 1993 г. были разграблены и разрушены башня Стояна Янковича[15] и его дом, в котором родился автор «Весны Ивана Галеба» Владан Десница, потомок сердаря[16]. Подвергся пушечному обстрелу монастырь Крупа[17], в котором уже несколько месяцев не встает с постели больной игумен, отец Павел Козлица, он старается принять под монастырский кров и накормить толпы беженцев из Южной Далмации. Бомбили этот монастырь из гранатометов большого калибра, но Бог направил снаряды в холм рядом с дорогой, идущей сверху от городка Кистаня. Владыка Лонгин, выгнанный из своей резиденции в Шибенике[18], выбрал Крку в качестве пристанища на время войны.
Люди, которые сюда приходят, не имеют с собой ничего кроме потертых подошв своей изношенной и пыльной обуви и немногих личных вещей в сумке. И у монахов ничего нет, но они немногим монастырским добром — терпким вином, черным хлебом, старыми книгами и холодной ключевой водой — делятся с каждым, кто им окажет честь своим приходом. За столом, плита которого стерта локтями и ладонями многих гостей, собрались, таким образом, представители старейших человеческих занятий: священник, воин, земледелец и представитель искусства, в данном случае, художник.
