Смерть Егора Сузуна. Лида Вараксина. И это все о нем - [46]

— Ну, я пойду, — низким голосом сказала Лида и посмотрела на Вадима Сергеевича исподлобья. — Мне еще надо кинопередвижку встретить да за уборкой клуба приглядеть…

Она лениво отклеила спину от прясла, сорвав на ходу синий репей, чувствуя свое горячее тело и отдельный холодок в груди, пошла прежней дорогой. Корова за пряслом уже стояла на ногах, задумчиво жевала жвачку, рыжие бока коровы блестели на солнце; затих вдали голос тревожного чибиса, прозрачные облака без конца и без начала висели над головой, солнце сквозь них глядело на землю желтым натруженным глазом.

Лида уже скрылась за поворотом, растаяла на горизонте ее газовая косынка, а учитель Вадим Сергеевич все стоял на месте и смотрел ей вслед. Он морщил лоб, покусывал губы и чувствовал, что у него красное от стыда и потное от напряжения лицо. Он хорошо понимал, почему так ведет себя с Лидой, но все же презирал себя за потные, дрожащие руки и растерянность перед простенькой девчонкой, которую он хотел. Вадим Сергеевич от стыда перед самим собой громко крякнул, сжал лоб горячей рукой. «Не женюсь же я на ней, так чего трушу?»

Вадим Сергеевич не знал, что сейчас он очень походил на Лиду Вараксину: у него в этот миг было простое, губастое, открытое всем чувствам лицо, а кривоватые и короткие ноги так прочно стояли на земле, точно продолжали ее.

5

В кино Лида сидела рядом с Вадимом Сергеевичем, позади нее сердито кашлял тракторист Витька Вдовин, сбоку сидела с поджатыми губами Лялька Ступина, но Лида их не замечала: она была вся на белом экране.

Ходила по огромной, сказочной комнате сказочная женщина, прикрывшая сказочные бедра кружевами; в разноцветные окна заглядывало синее море, звучными иностранными голосами звонили белые телефоны. К белокурой женщине подкатывал белый автомобиль, голубоглазый брюнет, облитый черным фраком и от этого похожий на жука, гладил длинную шелковую ногу женщины. На экране поблескивали мраморные ванны, стены комнат раздвигались, в пышных коврах тонули лакированные туфли. Брюнет обманывал блондинку, блондинка обманывала брюнета, оба они обманывали седоволосого мужчину, которого звали Джон, брюнета — Стил, блондинку — Глэн. Женщины то и дело одевались и раздевались, голое тело заполняло экран золотистым сиянием.

Лида сидела неподвижно, изредка постанывала сквозь стиснутые зубы. Ванны, гостиные, автомобили мешали следить за сюжетом: она не могла понять, отчего брюнет обманывает блондинку, а блондинка — седоволосого, но Лида сочувствовала им, переживала за них, а когда в миндалевидных глазах блондинки появлялись крупные слезы, сострадательно стискивала руки на груди.

Полтора часа пронеслись, как десять минут. Когда потух экран и зажегся свет в зале, осветив знакомые лица, низкие стены, сцену с потертым бархатным занавесом, деревянные скамейки и некрашеные полки с потрепанными корешками книг, Лида удивленно тряхнула головой — было трудно сразу вернуться с экрана в клубный зал. Некоторое время Лида сидела неподвижно, затем поднялась и громко сказала:

— Товарищи, после проветривания зала состоятся танцы, игры, аттракционы и лотерея.

В зале смеялись, шумели и стучали скамейками; зрители, поднявшись, уже двигались к дверям, и изо всех концов доносились веселые реплики, возгласы женщин и мужчин, обсуждающих кинофильм. «Шибко их нынче распустили!» — говорила пожилая женщина двум молодым дояркам; «Бабы у их красивые!» — восхищался пожилой колхозник, а среди девчат слышалось: «Она во всем сама виноватая!» А ребятишки налетали друг на друга со зверскими лицами так, как в конце фильма брюнет Стил ловко дрался с тремя полицейскими. В общем большой шум стоял в клубном зале, но Лида, окончательно придя в себя, всех перекрикивала своим звучным таежным голосом:

— После проветривания танцы, игры, аттракционы, лотерея. Повторяю: после проветривания зала танцы, игры…

Она покрикивала бодрым голосом, а сама скручивала экран, раздвигала пыльный бархатный занавес, сильными движениями расставляла тяжелые скамейки вдоль стен. Попутно она распахнула настежь окна — открылась белая лунная ночь, в помещение потек свежий воздух, пронизанный потоньшавшим к ночи ароматом увядающих трав. Потом в руках Лиды появился веник, ведро с водой; она двигалась быстро, энергично, весело; каждый ее жест был красивым, плавным.

Работая, Лида соображала, как соорудить такой же домашний пеньюар, как у блондинки из кинофильма. И все получалось: в сельповском магазине она купит халат из блестящей материи за шестнадцать рублей, обрежет его, подстрочит к воротнику и рукавам кружева, переменит пуговицы, которые письмом попросит у своей городской знакомой. А кружева Лида спорет с износившейся комбинации, за которую когда-то платила бешеные деньги, ворот халата самостоятельно расширит на швейной машине хозяйки.

Кружева Лида спорет с той самой износившейся комбинации, на которой дорогая вышивка и заграничные кружева. Когда-то эту комбинацию было трудно, почти невозможно достать, и был даже момент, когда Лида думала, что ей не доведется поносить такую роскошную вещь…

Комбинация с дорогой вышивкой и кружевами