Смерть диверсантам и шпионам! Правда о СМЕРШе - [26]

Без указаний Л. Мехлиса на Крымском фронте не могли распределяться даже лошади и вооружение! Он правил любые попадавшиеся ему на глаза приказы, чаще ограничиваясь только литературным редактированием.

Столь же энергично, сколь и поверхностно, он пытался решать и кадровые вопросы. Так, на Крымском фронте ему не понравился начальник штаба фронта генерал-майор Ф. И. Толбухин, будущий Маршал Советского Союза. В начале марта он добился его освобождения. Пытался Л. Мехлис снять и командующего фронтом генерала Д. Т. Козлова. В телеграмме И. Сталину он дал ему просто хамскую характеристику. За что получил от вождя настоящую отповедь. Фактически оттеснив от руководства армией Д. Козлова, Л. Мехлис, несмотря на личную смелость и распорядительность, не смог решить многих первоочередных задач, не смог организовать оборону при достаточных силах.

14 мая он дал Сталину такую телеграмму: «Бои идут на окраинах Керчи, с севера город обходится противником. Напрягаем последние усилия, чтобы задержать противника. Части стихийно отходят. Эвакуация техники и людей будет незначительной, мы опозорили страну и должны быть прокляты».

К. Симонов, знавший Л. Мехлиса лично и заинтересованно относившийся к его сложной фигуре, писал: «Мне рассказывали, что после керченской катастрофы, когда Мехлис явился с докладом к Сталину, тот, не пожелав слушать его, сказал только одну фразу: «Будьте вы прокляты!» — и вышел из кабинета».

Еще когда поздней осенью 1941 года мы были в Тамани, началось активное формирование частей и подготовка десанта для высадки на Керченский полуостров.

В ноябре — декабре 1941 года высадился знаменитый Керченско-Феодосийский морской десант, перед которым стояла задача овладения Керченским полуостровом. Я в составе батальона из Тамани высадился в районе Керчи в декабре 1942 года. Замысел десанта основывался на расчете на внезапность. В значительной степени эти расчеты оправдались.

При погрузке часть батальона разместилась на рыболовецкой шхуне, а мы — на барже, прикрепленной к шхуне тросом. Погода была сложная — ветер, легкий морозец 3–4 градуса. Течением воды из Азовского в Черное море несло большое количество льдин, появилась опасность, что они могут пробить борт и утопить судно. Но нам повезло.

Через некоторое время после отплытия я ощутил на барже запах дыма. Похоже на пожар! Я начал искать, в чем дело, и обнаружил в трюме, откуда шел запах, группу военнослужащих, в основном грузин (из другой, не нашей части), которые прямо на ящиках с боеприпасами разожгли для согрева небольшой костер. Несмотря на достаточно бурный национальный протест, я потребовал прекратить эти, мягко говоря, опасные действия.

К Керчи мы подошли на рассвете. Никто нас, конечно, ни оркестром, ни цветами не встречал. К счастью для нас, для противника наш десант оказался неожиданным. Пирсов для швартовки наших судов не нашли, и мы прыгали в холодную морскую воду, доходившую до груди или до пояса, и спешно выбирались на берег. Было 3–4 градуса мороза. Керчь была очищена от врага.

Запомнился такой трагический случай. Через несколько дней после освобождения Керчи мы шли с комиссаром батальона Ковальчуком в направлении Приморского бульвара. Немецкие самолеты бомбили город. Мы к налетам привыкли и не обращали на них особого внимания. Немного не доходя до поворота на бульвар, я поднял голову и увидел падающую прямо на нас бомбу. Не говоря ни слова (не было времени), я сильно толкнул комиссара в подворотню. Он упал, и рядом упал я. В это время разорвалась бомба, которая точно угодила в стоящий рядом четырехэтажный дом, Дом был разрушен. А в этом доме находился штаб десантно-морской части. Многие матросы и офицеры были убиты, многие ранены. Мы с комиссаром были сильно оглушены и легко контужены.

Из дымящихся руин выскочил человек с обожженной головой. Одна его штанина было оборвана, на колене кровоточила большая рана, один глаз висел около носа. Он протянул к нам с комиссаром руки, прохрипел что-то вроде «помогите» и упал. В помощи он уже не нуждался.

После войны, в конце 70-х годов, я был в Керчи, разыскал указанную выше подворотню и сфотографировался на ее фоне вместе с сыном Юрием.

Успех при овладении Керчью во многом был определен тем, что командование и оперработники приняли самые активные меры по обеспечению скрытности при подготовке десанта. Показания пленных подтвердили, что десант явился для немцев полной неожиданностью.

Я был тогда оперуполномоченным батальона и в рамках своих возможностей принимал участие в этой работе.

При вступлении в город Керчь на центральной площади были обнаружены семь повешенных немцами партизан. Во рву под Багерово, в 8 км от Керчи, были найдены семь тысяч расстрелянных советских людей (в основном евреев)! Естественно, что я в числе других сотрудников занимался поиском преступников, совершивших эти злодеяния.

В печати и литературе определенного типа встречаются заявления о том, что контрразведчики сидели в тылу, пили водку и занимались всевозможными неблаговидными делами (здесь уж насколько хватает фантазии авторов). О каком тыле можно вести речь, если я, например, в течение пяти месяцев вместе с батальоном находился на знаменитых Ак-Монайских позициях под постоянным огнем противника. Была поставлена задача — тревожить противника и систематически ходить в атаки. До меня в этом батальоне было убито трое оперуполномоченных.