Смерть Аттилы - [46]

Трубач сидел на корточках и равнодушно смотрел на Юммейк. Каждый взмах веера издавал шуршащий звук, и пар омывал лицо Юммейк. Дитрик ощущал, как вязкий воздух касается его щек. В жаровне угли светились густым оранжевым светом. Лекарственный отвар начал кипеть. Струйки пара поднимались с его поверхности и растворялись в воздухе, разгоняемые взмахами куска коры. С лица Такса стекал пот. Трубач взял погремушки и начал их трясти.

Дитрику захотелось убраться отсюда. Пар проникал через ноздри и, казалось, просачивался через глаза в мозг. У него по коже струился пот, и вся одежда стала мокрой. Невозможно было дышать в горячем плотном воздухе. Ему приходилось с силой работать легкими, чтобы вдохнуть воздух. Перед глазами плясали огоньки. Человек, который склонился над жаровней, раздувая сильнее огонь, напоминал ему создание ада, согнутое под тяжестью своих грехов.

Трубач продолжал греметь погремушками и раскачиваться взад и вперед.

Он не отводил глаз от лица больной женщины. Бедра у него двигались, и голова свободно болталась на шее. Звуки погремушек стояли в ушах Дитрика — сухие и шипящие, как угроза змеи. Ему почудились в воздухе извивающиеся округлые формы. Они медленно, как пар, поднимались к потолку. Каждый взмах веера казался сильнее прежнего. Каждый треск погремушек звучал громче и громче, пока у него в ушах не стал раздаваться постоянный грохот. Он просто задыхался в этой атмосфере. Юммейк лежала в луже пота. Эта лужа была на два пальца шире очертания ее больного тела. За ней Яя дико раскачивался из стороны в сторону, и голова у него болталась.

Трубач поднялся и упал на тело Юммейк, поддерживая себя на локтях и коленях. Погремушки пролетели через всю юрту. Он склонил лицо к лицу Юммейк и прижался ртом к ее рту. Дитрик издал тихий возглас. Он хотел отвернуться, но не смог. Ему показалось, что Трубач хочет проникнуть в Юммейк через рот и потом проползти прямо ей в горло. Шаман навис над женщиной, как грозный демон. Тело Юммейк было, как в клетке, между его ног и рук. Они соединялись ртами, как будто у них срослись губы. Было грехом даже смотреть на подобную неприличную сцену. У Дитрика пульсировало в голове. Шуршание веера из коры и хриплое дыхание трех гуннов болью отдавалось у него в мозгу. Трубач поднимался, таща за собой Юммейк. Она уже почти сидела, приклеившись ртом к губам Трубача. Наконец он положил ее снова на пол и, отвернув голову, что-то выплюнул в свою ладонь.

Дитрику показалось, что это «что-то» извивалось и пыталось удрать — кровавый червь длиной с человеческий палец лежал на ладони Трубача. Он швырнул его в горшок с лекарством. Над сосудом поднялся столб дыма, варево перелилось через край и, фыркая, начало испаряться на раскаленных боках жаровни.

Такс откинулся назад. Шаман дрожащими руками прикрыл жаровню и жестами показал Таксу, что следует открыть вытяжное отверстие. Он вылил остатки варева в маленькую банку.

Трубач посмотрел на Дитрика, и тот быстро опустил глаза. Как только Трубач отвернулся, он снова посмотрел на него. Но шаман продолжал не мигая смотреть на него. Дитрик что-то пробормотал, поднялся и вышел на свежий воздух. Он чувствовал себя пьяным, и его подташнивало. Холодный ветер ударил по перегретому телу и по промокшей насквозь одежде. Дитрик начал дрожать, и его вырвало. Толпа молча смотрела на него.

Трубач вышел вслед за ним и пошел прочь.

Дитрик, как привязанный, последовал за ним и повернул к юрте шамана. У двери он остановился, не смея войти. Трубач глянул на него через плечо, наклонился и вошел внутрь. Дитрик вздохнул. Он ощущал слабость, но почему-то у него появилась надежда. Он начал понимать, как все происходило на самом деле. Нижняя губа Трубача кровилась, как будто он прикусил губу, чтобы у него пошла кровь.

На следующий день, когда он пришел навестить Такса, Юммейк сидела в юрте Яя, болтала и ела вареное мясо. Дитрик, пораженный, уселся с ней рядом. Когда она посмотрела на него, он едва смог с ней поздороваться, не глядя ей в глаза. Он видел, что она очень слаба — руки у нее дрожали и ее спину подпирали подушки. Но щеки у нее порозовели, и глаза сильно блестели.

— Юммейк, — сказал он. — Я рад, что ты снова счастлива. Он не знал гуннского слова «здоровье».

Ее глаза еще сильнее заблестели от смеха.

— Дитрик, я счастлива, что ты говоришь со мной на моем родном языке.

Такс подошел к нему с маленьким кувшином Белого Брата. Они стояли и разговаривали и передавали кувшин друг другу. Потом Такс сказал:

— Римляне все еще стоят лагерем на равнине. Ты их видел?

Дитрик кивнул головой. Все знали, что каган не желает их видеть и не позволил им жить в своем огражденном дворе.

— Мой отец ходил к ним вчера вечером.

— О, почему ты не пошел с ним? Дитрик откинулся назад.

— Он меня не звал с собой. Мне кажется, что об этом никто не знает. Наверно, каган послал его с секретным поручением.

Он снова посмотрел на Юммейк. Яя сидел с ней рядом и кормил ее кусочками мяса, разрывая его руками.

— Что дал Яя Трубачу за его представление вчера?

— Он обещал ему половину жеребят, которых принесут его кобылы весной.

Дитрик захохотал. Белый Брат переливался в нем, согревая его и делая свободным.