Смерть Артемио Круса - [90]

* * *

Ты будешь стоять там, на первых отрогах горы, которая за твоей спиной поднимается выше, набирает силы… У ног твоих — откос, укрытый густыми ветвями, полный ночных голосов, а внизу — тропическая гладь, синий ковер тьмы, округлый, все покрывающий… Ты задержишься на первом уступе скалы, растерянный и взволнованный необъяснимостью случившегося, окончанием той жизни, которую в глубине души считал вечной… Жизни в хижине, увитой вьюнками, с купанием и рыбной ловлей, с восковыми свечками и мулатом Лунеро… Но перед тобой потрясенным — невозвратимостью прошлого и предчувствием грядущего, — откроется этот новый мир ночи и гор. Его темный свет войдет в твои глаза, глядящие тоже по-новому, но еще затуманенные тем, что перестало быть реальностью и превратилось в воспоминание; глаза ребенка, который будет отныне отдан во власть чего-то еще непокоренного и чуждого, необъятной земли и собственных сил… Будет освобожден от роковых уз места рождения и обстоятельств рождения… Порабощен другой судьбой, новой, неизвестной, надвигающейся из-за этой горы под яркими звездами.

Ты сядешь, едва переводя дух от волнения, тебя захватит широкая даль, обоймет ровный и вечный свет неба, плотно усеянного звездами… Будет кружиться Земля в своем непрестанном движении вокруг танцмейстера-Солнца… Будут кружиться Земля и Луна вокруг самих себя и вокруг своей звезды, и все вместе полетят по бесконечной орбите, увлекаемые собственным весом… Будет плыть вся свита Солнца, опоясанная его белым кушаком, а потоки небесной пыли будут нестись рядом с созвездиями по этому светлому небосводу тропической ночи в вечном хороводе, в бесконечном диалоге, в необъятном космосе… Мерцающий свет будет струиться на тебя, на равнину, на гору так ровно и непрерывно, будто нет ни вращения Земли и Луны, ни движения звезд, галактик и туманностей, словно не знающих в своем беге сил притяжения, сцепления и трения, которые сковывают и сдерживают силы окружающего тебя мира, гор, твоих собственных рук, сжавшихся в кулаки, когда ты в эту ночь впервые вскрикнул от восхищения…

Тебе захочется устремить взгляд на одну-единственную звезду и вобрать в себя весь ее свет, этот холодный свет, невидимый, как дневной свет солнца… но не греющий… Ты сощуришь глаза, но и ночью, как и днем, все равно не увидишь настоящего цвета земли, которого не дано увидеть глазам человека… Ты забудешься, поглощенный созерцанием белого света, который будет струиться в твои зрачки мерцающим прерывистым потоком… Весь свет вселенной будет изливаться из всех своих источников, преломляясь при встрече с мертвыми странниками космоса… Проникая сквозь движущиеся массы частиц, струи света будут рассеиваться, разбрасываться и создавать в своей кажущейся иллюзорности все, что видно вокруг, земной рельеф. Ты ощутишь этот свет и в то же время… уловишь близкие и робкие запахи горы и равнины: мирт и папайя, ночная красавица и табачин, сосна и лавр, гелиотроп и текотеуэ, фиалка, мимоза, тигровый цветок… Ты ясно увидишь, как они отступают куда-то вдаль — словно морской отлив от ледяных берегов… — все дальше оттесняемые новооткрытием, первым взглядом в неведомое… Свет будет литься в глаза, одновременно заливая далекий горизонт… Ты уцепишься обеими руками за край скалы и закроешь глаза… Снова услышишь близкий стрекот цикад, мычание заблудившихся мулов… В этот миг — с закрытыми глазами — тебе вдруг покажется, что все движется вверх… или вниз, к земле, на которой все зиждется… даже этот ястреб, парящий над самой глубокой тесниной веракрусской реки: отдохнув на недвижной скале, он взмывает вверх, чтобы оттуда броситься вниз и утопить в темных волнах упрямые звезды… Но Ты ничего не почувствуешь… Будто ничто и не движется в ночи, даже ястреб не нарушит покоя… Нескончаемый бег, полет, кружение тел во вселенной не отразятся в твоих глазах, не ощутятся тобой… Ты будешь спокойно созерцать сияющую землю… Всю землю: скалы и рудники, горные цепи, жмущиеся друг к другу вспаханные поля, текущие реки, людей и дома, животных и птиц, неведомые слои пылающего нутра земли — все, что противится необратимому, неуклонному движению, но не может ему помешать… Ты будешь подкидывать вверх камень, ожидая прибытия Лунеро с мулом, и бросишь его потом вниз, под откос, чтобы хоть одну минуту камень жил своей жизнью, быстрой и динамичной: маленькое катящееся солнце, недолговечный калейдоскоп мелькающих бликов… Почти такой же быстрый, как озаряющий его свет, — и вот уже это зернышко затерялось у подножия горы, а сияние звезд продолжает струиться сверху с непостижимой и неодолимой скоростью… Твой взгляд скользнет по обрыву, куда скатился камень… Ты подопрешь кулаком подбородок, и твой профиль обрисуется на фоне ночного неба… Ты станешь новой частью пейзажа, но скоро уйдешь отсюда, чтобы искать по ту сторону горы свое неведомое будущее.

Однако уже здесь, сейчас жизнь сделается твоим будущим и перестанет быть прошлым… Неведение будет умирать — и не по чьей-то вине, а от захватывающего дух восхищения… Так высоко, так высоко Ты еще никогда не был…. Таких необъятных далей ты еще не видел… Привычный кусочек земли у реки был только крохотной долей этой нежданной необъятности… Но ты не почувствуешь себя маленьким, созерцая и созерцая — в своем безмятежном ожидании неведомого, — далекие нагромождения туч, волнистые равнины и вертикальный взлет неба… Ты почувствуешь себя лучше, покойнее… далеким от всего, в тишине… Ты не будешь знать, что находишься на новой земле, недавно вышедшей из моря, чтобы столкнуться громадами гор и позволить мощной руке третичного периода скомкать себя, как пергамент… Ты покажешься себе очень высоким на этой горе, стоя над полями, простирающимися до горизонта… И Ты ощутишь себя в ночи, в углу, забытом солнцем, — во времени… Вон там, наверху, так ли близки друг к другу эти созвездия, как кажется невооруженному глазу, или их разделяет неисчислимое время?.. Какая-нибудь другая планета будет кружиться над твоей головой, и время на этой планете будет сверяться с самим собой; далекое и темное вращение, наверное, исчерпает сейчас какую-то свою меру времени, единственный день единственного года, меркурианское исчисление, никогда Не совпадающее с твоими днями и годами. И это «сейчас» не совпадает с твоим, как не совпадает с твоей действительностью иная действительность звезд, на которые Ты снова станешь смотреть, гадая, какому прошлому, возможно, уже погибшему, принадлежит этот свет… Свет, который увидят твои глаза, начал свой путь много лет, много твоих веков назад. Жива ли еще эта звезда?.. Она будет жива, пока твои глаза ее видят… и Ты узнаешь, что глядел на мертвую звезду, лишь той грядущей ночью, когда наконец перестанет проникать в твои глаза свет — если он еще будет существовать, — свет, который посылала звезда, когда жила, и который Ты видел как отблеск далекого прошлого и благословлял на жизнь своим взглядом… То, что стало мертво, Ты долго будешь принимать за живое… От своего погибшего, окаменевшего источника свет будет нестись и нестись к глазам одного мальчика однажды ночью в то далекое время… В далекое время… Время, которое потом наполнится жизнью, делами, мыслями, но никогда не сможет накрепко соединить первую точку прошлого с последней точкой грядущего… Время, которое будет существовать только в отдельных всплесках памяти, в отдельных взлетах желаний, но которое исчезнет, когда исчерпается жизнь, ибо время воплощается в отдельных существах, таких, каким являешься Ты, мальчик или уже умирающий старик, словно по волшебству объединяющий в своем сознании маленьких насекомых, ползущих этой ночью по склону горы, с огромными светилами, несущимися в тишине по бесконечным склонам мироздания…