Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни - [70]

У подобного мышления есть свое название: безумие. Это совершенно иррационально. «Если бы да кабы, то во рту росли б грибы», – говаривала моя мама. Что ж, ну и ладно. Попытка не пытка. Как только Шейлу заберут, я больше ничем не смогу ей помочь. Я не буду рядом, чтобы объяснить ей ошибку в диагностике, держать ее за руку и вытирать лоб, либо говорить: «Пожалуйста, пожалуйста, будьте с ней поосторожней». Я доверяю людям, с которыми работаю, но ведь они не я.

Я открываю дверь в палату Шейлы. Пришла пора отпустить ее в «вольное плавание».

«Они о тебе позаботятся. Ты в надежных руках». – Мне следует попрощаться с ней уверенным голосом и пожелать удачи.

Шейла сидит в кровати, а сестра с зятем стоят по бокам от нее. Она тяжело дышит и щурит глаза, словно стараясь справиться с болью. Похоже, от последней дозы дилаудида толку было мало.

– Если вам так больно ходить, мы можем подвезти каталку поближе, – предлагаю я.

Шейла отрицательно качает головой и медленно встает с кровати. Зажмурив глаза, она слегка нагибается вперед, а затем выпрямляется. Сестра берет ее под одну руку, зять – под другую. Я иду перед ними, держа в руках инфузомат и выставив одну руку в ее сторону, чтобы поймать, если она оступится и вдруг начнет падать.

Мы передвигаемся очень медленно. До двери, пожалуй, немногим большим метра, и еще столько же от двери до каталки. Время тянется бесконечно. С каждым сделанным шагом Шейла сдавленно ахает от боли.

Другая медсестра позвала бы санитарку, настояла на том, чтобы она зашла в палату. Но только не я. Может быть, это вовсе никакая не глупость и не предубеждения, и я попросту верю в то, что человеку важно чувствовать, что все нормально.

Наиболее отчетливо я осознала это, когда одиннадцатого сентября 2001 года в Нью-Йорке пали башни-близнецы торгового центра. Мы жили тогда в Принстоне, штат Нью-Джерси, – достаточно близко, чтобы почувствовать всю реальность происходящего. Нашим дочкам тогда было всего два с половиной, сыну – пять. Я была в принстонской библиотеке и готовилась к занятиям по микробиологии, на которые ходила в качестве подготовки к поступлению в колледж на медсестру. Нам нужно было написать небольшой доклад про лихорадку Западного Нила.

Я читала статьи и делала записи, как вдруг увидела в коридоре кучку людей, столпившихся вокруг телевизора. Заинтригованная, я пошла узнать, в чем же дело. «В башни врезался самолет», – сказала одна из библиотекарш тихим и напряженным голосом – казалось, она слишком сильно разнервничалась. Я ничего не понимала. Наверное, небольшой частный самолет сбился с курса. Странно. Понятно, что пассажирам не повезло, но помимо них вряд ли кто-то пострадал.

А затем по телевизору я увидела, как упала первая башня – сто десять этажей рухнули в огромную груду объятого огнем цемента, подняв ядовитую пыль. Вскоре та же участь постигла и вторую башню. Если верить моим воспоминаниям, то башни рухнули с интервалом всего в несколько минут, однако южная башня упала в 9.58, а северная – лишь в 10.28, полчаса спустя. После этого я вернулась к изучению литературы и выписала всю необходимую мне информацию, при этом рассуждая: «Все еще не скоро будет снова казаться нормальным – так что еще одна небольшая порция нормальной жизни напоследок мне не помешает».

Разумеется, я не могла быть уверена в том, что Шейла тоже предпочитала побыть нормальной вместо того, чтобы каталка оказалась прямо у ее кровати. Она настолько стойко все переносит, что вряд ли бы призналась, что не может идти, особенно после того, как я сама предложила ей дойти до каталки. Хммм. Не причинила ли я своим желанием помочь почувствовать себя непобедимой бессмысленную боль? Этого мне не узнать никогда.

Шейла наконец доходит до каталки, однако та оказывается слишком высокой для нее, и высота никак не регулируется. Что за гений создавал эти каталки? Шейла, конечно, не высокая, но и не коротышка. «Я схожу за ступенькой», – говорит санитарка, в спешке куда-то убегая, в то время как Шейла стоит, прислонившись спиной к каталке. Она медленно вдыхает и с силой выдыхает воздух. Она не обливается потом, так что эта «прогулка» не так уж ее и вымотала.

Санитарка быстро возвращается.

– Вот, держи! – говорит она, поставив на пол позади ног Шейлы небольшую скамеечку высотой в одну ступеньку, после чего слегка отодвигает назад каталку, чтобы у пациентки было больше пространства для маневров. Щелкнув фиксатором, она стабилизирует каталку на месте. Мы вчетвером помогаем Шейле на нее забраться. Сестра Шейлы берет ее за одну руку, зять – за другую. Я беру ее под мышки и тянусь вперед, в то время как санитарка ждет по другую сторону каталки, готовясь помочь. Я отсчитываю вслух: «Раз, два, три» – прямо как в фильмах, – и мы поднимаем Шейлу, только вот в реальности круто выглядеть со стороны недостаточно, и нам приходится по-настоящему поднапрячься.

Все получается, и Шейла оказывается на каталке. Плотно зажмурив глаза, она протяжно стонет.

– Теперь давай тебя уложим, – говорю я ей, следя за тем, чтобы она не запуталась в трубках капельницы. Не самый удачный момент, чтобы они отсоединились от ее руки.