«Так вот где вы, русская Жанна!» – смеются его глаза, и губы, и весь он смеется своим милым, детским, хорошо знакомым ей, Наде, смехом.
Надя открывает глаза.
Саша смеется по-прежнему, но каким-то новым, уже задушевным смехом, и в черных глазах его стоят слезы.
«Что это? Сон?» – спрашивает себя мысленно Надя.
Острая мучительная боль в ноге заставляет ее разом прийти в себя… Нет, это уже не сон, а действительность.
И Саша теперь как будто не Саша больше… Его лицо, обросшее усами и бородкой, как будто не лицо Саши, прежнего мотовиловского барчонка, – это совсем, совсем новое, возмужалое, но все же странно знакомое лицо. И этот военный сюртук с блестящими пуговицами, завешенный окровавленным лекарским фартуком, так мало походит на прежний парусиновый костюм милого Кириака.
Надя мучительно вдумывается, стараясь понять и припомнить, где она и что случилось с нею. А черные глаза знакомого незнакомца все приближаются к ней… Глаза эти не то смеются, не то плачут…
– Так вот где пришлось встретиться нам, русская Жанна! – произносят его румяные губы.
– Саша! – радостным криком срывается с уст Нади. Теперь уже нет сомнения… Это он, Саша!
И точно кусочек голубого украинского неба повис над обессиленной головой Нади, точно заплескал золотистыми брызгами в лучах майского солнца голубой Удай, точно старая бабуся неслышно подошла к ней и зашептала ей на ухо ласковые, добрые речи… Саша принес это все с собою – и весну, и солнце, и ласку бабуси!
Напряженные нервы Нади не выдержали… Она зарыдала…
– Ну вот, ну вот! – радостно и тревожно говорил Саша. – Ну вот! Этого еще недоставало! Георгиевский кавалер, офицер, поручик – и плачет, как баба! Да полно же, полно, приятель! Не для того вас доставили сюда, на перевязочный пункт, чтобы вы кисли здесь, как какая-нибудь слабонервная барышня! – притворно-сердитым голосом урезонивал он своего старого друга.
А между тем на его собственные черные глаза навертывались слезы. Встреча была слишком радостна для молодого лекаря… Когда час тому назад на пункт доставили нового раненого и он с привычным вниманием врача наклонился над ним для осмотра, взор его упал на бледное безусое лицо этого раненого, и он с трудом удержался от крика испуга и радости, узнав в нем Надю.
И сама Надя мокрыми от слез глазами оглядывалась вокруг, чтобы убедиться, что это не сон, не грезы, не болезнь взволнованного воображения, а правда и действительность… Нет, это не сон, не грезы…
Она на перевязочном пункте в летучем лазарете… Кругом на койках и на полу лежат раненые… Слышатся стоны и какой-то странный лязгающий звук, доносящийся с середины комнаты, где несколько человек склонились над чем-то, беспомощно распростертым на столе. Наде становится страшно от этого лязгающего звука и от этих стонов, не прерывающихся ни на минуту.
И вдруг сознание собственной опасности поглощает ее всю. Она с ужасом смотрит на свою вспухшую, потерявшую всякую форму и тяжелую, как бревно, ногу.
– Я серьезно ранен? – шепотом осведомляется она у Кириака.
– Ничуть! – с беспечным видом отвечает тот. – Только придется вынуть осколки. Вы сильно контужены гранатой…
Странно: только при этом ответе доктора Надя впервые понимает вполне сознательно, каким образом очутился здесь, на перевязочном пункте, Саша и какую роль он играет здесь. Так вот оно что! Саша – лекарь! Настоял-таки на своем, ушел из дому, выбрался-таки из своего стоячего болота и пробил себе дорогу! Недаром такой горячностью звучали его речи о принесении пользы всему человечеству! Ушел, вырвался из болота!..
Теперь Наде неудержимо захотелось узнать, что осталось там, в этом стоячем болоте, откуда и она ушла, не вынося его застоя.
Но спрашивать было некогда. К ней приблизился старший врач и, с помощником-фельдшером тщательно осмотрев контуженую ногу, стал погружать что-то острое и сверлящее в больные места.
От нестерпимой боли глаза Нади сомкнулись, и она вторично потеряла сознание. Когда она снова пришла в себя, все уже было кончено. С наложенной чистой перевязкой на ноге, лежала она на куче сена в углу горницы. Боль как бы поутихла, но общая слабость была так велика, что Надя едва могла пошевелиться.
– Вам лучше? – пробегая мимо нее с озабоченным и хмурым лицом, спросил Саша и тотчас же добавил вскользь: – Куча дел, нет конца раненым; все новых и новых доставляют с поля битвы! Как освобожусь немного, потолкуем…
– Господин Кириак, к старшему врачу! – послышался около голос фельдшера, и Саша стрелой помчался куда-то с тем же сосредоточенным лицом и хмурыми глазами.
В эту минуту двое казаков внесли на носилках нового раненого и положили его прямо на стол. Что-то знакомое показалось Наде в мертвенно-бледном лице раненого, в складке посиневших губ, в широко раскрытом пристальном взоре.
Доктор и его помощники тотчас окружили его и засуетились подле. Старший врач с сосредоточенным лицом склонился над ним. Прошла минута… и нечеловеческий вопль потряс стены лазарета. Люди, окружающие стол, расступились, и Надя увидела корчившееся в судорогах тело, алую струю крови, медленно скатывающуюся по углу стола прямо в подставленный таз, и окровавленные руки старшего врача, перебиравшего что-то в животе несчастного… Дрожь охватила все существо девушки; ей стало как-то разом мучительно холодно тем колючим холодом, который наполняет и тело, и душу. Даже самая радость встречи с Сашей как-то померкла и потеряла всю свою прелесть при виде этих новых нечеловеческих страданий.
