Смех Циклопа - [6]

– Клянусь, я люблю тебя, Лукреция! Ты всё для меня!

– «Всё» – этого мало. Я уже сказала, ты мне наскучил.

– Ну, хочешь, я тебя рассмешу?

Ее лицо на секунду меняется.

– Хорошо, даю тебе последний шанс. Попытайся меня рассмешить. Если сумеешь, то останешься.

– Э-э…

Она разочарованно закрывает глаза.

– Не впечатляет.

– Вот, придумал!.. Надзиратель на римской галере говорит гребцам: «У меня две новости, хорошая и плохая. Хорошая – сегодня у вас будет двойная порция супа!» Все кричат «ура!». «А плохая – капитан хочет покататься на водных лыжах!»

Лукреция невозмутимо говорит:

– У меня тоже две новости, хорошая и плохая. Хорошая: можешь пойти покататься на водных лыжах. Плохая: без меня. Давай, выметайся!

– Но…

Она бросает ему майку и собирается захлопнуть дверь.

– Нет, ты все-таки не…

Лукреция пытается закрыть дверь, он мешает ей, просунув в проем ботинок. Она прыгает ему на ногу, молодой человек кривится от боли и убирает ботинок. Она выталкивает его из квартиры и щелкает замком.

Он стучит в дверь кулаком, звонит в звонок.

– Лукреция! Не бросай меня! Что случилось?

Она открывает дверь.

– Ты забыл это!

Она бросает ему мотоциклетный шлем, который, подпрыгивая, катится вниз по лестнице.

Она очень громко включает «Eruption» рок-группы Van Hallen, садится за стол, разворачивает газеты и запускает компьютер. На экране появляется портрет Циклопа.

«Что случилось? У меня должна быть свежая голова. А тип, который в третьем часу дня еще валяется в постели, небритый и пахнущий козлом, несовместим с моим расследованием. Оно обещает быть непростым, и от его результатов зависит моя судьба.

Мне нужна не обуза, а ракетный двигатель.

Кроме того, он ничего не поймет, так что нечего и время терять.

Сначала действовать, потом – философствовать.

13

Почему Бог сначала сотворил мужчину, а уже потом женщину?

Потому что для создания шедевра необходим набросок.

Отрывок из скетча Дария Возняка «Война полов на ваших глазах»

14

Чиркает спичка. Вспыхивает пламя. Рука подносит огонек к папиросе. Несколько волосков в усах съеживаются. Рот медленно выпускает струйку дыма, закручивающуюся в ленту Мёбиуса.

На голове Франка Тампести, пожарного из «Олимпии», старая хромированная каска, на плечах – потертая кожаная куртка с золочеными нашивками. Он щурится от едкого дыма.

Лукреция думает, что в один ряд с производителями, которые не едят свою продукцию, можно поставить и пожарного, играющего с огнем.

– Я уже все рассказал вашим коллегам. Читайте газеты.

Ха! Ты не знаешь, с кем имеешь дело.

У Лукреции есть большая связка отмычек, которые откроют любой замок. Нужно только выбрать подходящий.

Она достает пятьдесят евро.

Начнем с ключа, который подходит чаще остальных. С денег.

— За кого вы меня принимаете? – возмущается пожарный.

Она предлагает ему еще пятьдесят евро.

– Настаивать бесполезно, – говорит пожарный, отворачиваясь и всем своим видом показывая, что он предпочитает папиросу разговорам с Лукрецией.

Еще пятьдесят евро.

Три бумажки исчезают так быстро, что Лукреции кажется, будто они ей приснились.

– М-м… Это было триумфальное возвращение Дария, который не выступал уже четыре года. Собрались все сливки. Даже министры – культуры, путей сообщения и министр по делам ветеранов войны. Успех был полнейший. Когда Циклоп закончил, публика билась в истерике. На бис он не вышел. Сбежал за кулисы. Времени было одиннадцать двадцать пять или двадцать шесть. Не помню точно. Дарий весь взмок. Понятно, вымотался: два часа отработал на сцене один. Он мне кивнул, машинально, не глядя. Увидел поклонников, столпившихся у гримерки. Раздал автографы, поговорил с ними немного, взял цветы и подарки. Обычное дело. Перед тем как зайти в гримерку, попросил телохранителя, чтобы его не беспокоили. И закрылся на ключ.

– А потом? – нетерпеливо спрашивает Лукреция.

Пожарный затягивается, и половина папиросы превращается в пепел.

– Я остался в коридоре, чтобы проследить, не вздумает ли какой-нибудь мальчишка тайком тут закурить, – говорит он, выпуская клубы сизого дыма. – И вдруг мы с телохранителем услышали, как Дарий за дверью смеется. Я подумал, что он читает скетчи для следующего выступления. Он хохотал все громче и громче, а потом резко умолк. И мы услышали шум, словно он упал.

Лукреция записывает.

– Вы говорите, он смеялся? А что это был за смех?

– Громкий. Очень громкий. Он прямо заходился.

– Долго это продолжалось?

– Нет, совсем недолго. Десять – пятнадцать секунд, двадцать максимум.

– А потом?

– Да я вам говорю: грохот падающего тела – и все. Полная тишина. Я хотел войти, но телохранитель получил строгие указания. Тогда я пошел за Тадеушем Возняком.

– За братом Дария?

– Да. Он еще и его продюсер. Тадеуш разрешил воспользоваться универсальным ключом, я открыл дверь, и мы вошли. Дарий лежал на полу. Вызвали «скорую помощь». Врачи попытались сделать прямой массаж сердца, но Дарий был уже мертв.

Пожарный тушит окурок и включает противопожарную сигнализацию.

– Можно зайти в гримерку?

– Это запрещено. Нужно разрешение на обыск.

– Как удачно, оно у меня как раз с собой.

Лукреция показывает ему еще пятьдесят евро.

– Что-то я не вижу подписи прокурора.