Служить театру честно. Записки артиста Мариинского театра - [13]

У Юры Соловьева были потрясающие данные — подъемище красивый, прыжок. Он очень здорово и высоко прыгал. Например, в «Спящей» придворные сидели вдоль кулис на пуфиках — он прыгал над ними, и это не просто слова, так и было! Иногда в танце у него могла быть не очень аккуратная нога, но танцевал он замечательно. Могла быть и не «его» партия. Например, ему дали pas de trois в «Лебедином». Он после вариации спросил меня: «Ну как я, навалял?». Я ему: «Навалял». Он и сам говорил: «Это не мое, занудный, чисто классический номер». Ему было скучно, если негде было показать темперамент. Бывало, к нему подходили с комментариями о его выступлении — а он мог послать, не выбирая выражений, даже девчонок.

Во время гастролей при мне «закрутился» роман между Юрой Соловьевым и его будущей женой Таней Легат. Мы с Юрой жили в одном номере. Таня за ним бегала со страшной силой. Я уходил погулять, давал им возможность побыть вдвоем. Я любил гулять один, особенно в Париже, если не было спектакля, в свободные вечера. Никто, кстати, не следил за мной и не запрещал. И я много бродил по городу. Много лет спустя Таня приезжала в Россию из Америки, где жила и работала. Мы встретились. Она спросила меня: «Помнишь, как у нас с Юрой роман закрутился?». Я ответил: «Помню, конечно, как вы меня в номер не пускали и спать не давали».

Дочь Тани и Юры тоже работала в Америке. В 2000-х я был на открытии новой сцены Мариинского театра, мне дали хороший билет — в самой середине, у Царской ложи. Увидел, что рядом сидит женщина, похожая на Юру. Я понял, что это его дочка. Подошел, поздоровался, сказал, что мы с Юрой дружили, на рыбалку вместе ездили, у нас было много общего. Оказалось, что она меня помнит. Я приезжал к Косте Рассадину на дачу в Сосново, а они с Юрой были соседями, и мы виделись, когда Юрина дочка была маленькой.

А Рудик — мы ведь с ним одноклассники, общались — подошел ко мне в Париже и предложил вместе сходить на мессу в Нотр Дам, с пением. Сказал, что французы это мероприятие очень ему хвалили. Мы договорились идти вместе. И тут все и произошло. Не помню точно, когда нам сообщили о его решении. На следующий день мы летели в Лондон, и уже без него. В самолете я посмотрел — его нет. Нам объявили, что Нуреев дальше не едет, что он остался. Это был шок. Рядом со мной сидела Алла Осипенко, она очень расстроилась. И Кургапкина — они обе с ним танцевали. Особо мы его не осуждали. Многие говорили: «Такого не может быть». Чтобы кто-то ругал — не помню. Рудик не собирался уезжать — на сто процентов могу сказать. Он купил за границей пианино для сестры, что-то еще покупал и сестре, и маме. Он не планировал оставаться. Но вот так все получилось…

Когда мы приехали в Ленинград, нас собрали. Пришли члены обкома партии — даже не горкома — наши высшие власти. Не сам Романов, а люди из его окружения, которые решали судьбы. Кто-то из них выступал. «Поливали» нас со страшной силой: «Как Вы это допустили, такого предателя, как это возможно!». И Алла Осипенко сказала: «При чем тут мы? Мы танцуем — это наше призвание, наша работа». Она попыталась с ним спорить. В итоге, ее на десять лет «закрыли» — она не могла выезжать за границу. Тогда она сошлась с Джоном Марковским, они стали выступать с Ленконцертом, танцевать на халтурах, но ее никуда не брали. Потом уже, через какое-то время снова начала ездить. Кроме того, она дружила с Нуриевым. Она хотела с ним танцевать. Помню, что первые спектакли — например, «Лауренсию» — с Рудиком танцевала Дудинская. Это было блестяще! Особенно характерная вариация с кастаньетами. В Нуриеве «сидел» и хороший характерный танцовщик: сумасшедший темперамент, национальный посыл — эти компоненты дорогого стоили.

Был с ним еще забавный скандал, когда в «Баядерке» он вышел в обтягивающем трико, а не в шароварах. Его выпустили, чтобы не делать поспешно замену, но многие коллеги тогда Нуриева громко осудили. А потом, года не прошло, как он уехал, и другие тоже стали так танцевать. Это театр, такие в нем нравы! Бывает, подруги работают в одной труппе, проводят время вместе, гуляют, а потом одна другой — и прямо перед выходом на сцену — говорит: «А что это ты сегодня такая страшная?».

Когда осталась за границей Наталья Макарова, я отдыхал на юге, услышал об этом по «вражьему голосу», как тогда называли радио «Голос Америки». Мы с Наташей были в хороших отношениях. Хотя она женщина «с характером», нелегко сходилась с людьми, но бывала и простой, компанейской. Она была на моем 30-летии, которое мы отмечали в Египте. Мы с ней ходили вдвоем по магазинам. Наши девчонки относились к ней не очень. Думаю, завидовали. Впервые я понял, что она потрясающая балерина, когда к нам приезжала балетная труппа Гранд Опера. Урок давала Наталья Дудинская. Из наших лучше всех занимались Алла Осипенко и Наталия Макарова. Макаровой, которая была на голову выше всех, сразу предложили контракт. Но, конечно, она не могла его принять.

В Осипенко и Макаровой, кроме прочего, подкупала их худоба. Помню, мы всей труппой сели на поезд и поехали отдыхать в Коктебель. Наташа ела все подряд, а потом за десять дней похудела. Она изумительно умела худеть и держать себя в форме. И фигура у нее великолепная.