Служить театру честно. Записки артиста Мариинского театра - [11]

Из запомнившихся событий расскажу еще о встрече с князем Оболенским. Его пригласил в качестве консультанта наш ленинградский кинорежиссер Юрий Озеров — очень интересный творческий человек — когда ставил на Ленфильме «Пиковую даму» и «Онегина». Я участвовал в съемках в качестве артиста балета. Никто из артистов и постановщиков не разбирался, как в ту эпоху люди двигались, вели себя, какие были танцы и манеры. Оболенскому было под девяносто, у него был Орден Почетного легиона, который достался ему от расстрелянной жены. А она помогала нашей стране, продавала драгоценности и передавала деньги, в том числе — на покупку военной техники. Оболенский многое рассказывал и объяснял, вплоть до того, как женщина держала веер, что обозначали разные движения веером. Это был удивительный человек, «осколок» старой эпохи и носитель ее традиций. Он знал семь языков и мог сыграть любое произведение на фортепиано без клавира.

Все годы работы в театре я танцевал в кордебалете, иногда получая соло. Конечно, я очень хотел танцевать сольные партии. Но в труппе была очень серьезная конкуренция. На любую роль было несколько исполнителей и еще больше желающих. Танцевали такие «киты» как Константин Сергеев, Борис Брегвадзе, Константин Шатилов. А я, кроме всего прочего, был очень скромным, даже закомплексованным, это не способствовало моему продвижению. Мне всегда мешали застенчивость и определенная скованность. Но были случаи, когда нужно было встать, и я выходил в соло. Это многих касалось. Спрашивали: «Сможешь? Попробуй». Обстановка в коллективе была не всегда простая. Было и творчество, и интриги разные, и рутина, и дисциплину нужно было неукоснительно соблюдать. И много интересного происходило — и при моем участии, и просто у меня на глазах.

Помню, я уже работал в театре года четыре. Как я уже сказал, получить сольную роль было очень сложно. Во многом это было делом случая. Сумеешь встать на место того, кто неожиданно выбыл, и выручить — тогда тебе повезло. Но это не значит, что станешь солистом или даже просто будешь в дальнейшем исполнять эту партию. Было очень много танцовщиков, уже со званиями. Из молодых балерин в те годы выдвинулись Алла Осипенко, Ирина Колпакова, Любовь Войшнис, Нонна Ястребова. Они вынуждены были конкурировать и делить «место под солнцем» с настоящими «звездами» — Наталией Дудинской, Татьяной Вечесловой, Аллой Шелест. Много работало тогда возрастных артистов. Мне, например, когда я пришел, было восемнадцать лет.

И мне часто выпадало танцевать с Сафоновой, которая была старше меня на пятнадцать лет. Многие артистки не имели пенсии, продолжали танцевать. А потом вышел приказ, им дали пенсию. Они ушли, и труппа омолодилась.

Вспомнился, между прочим, такой эпизод. Шел я как-то по сцене перед репетицией. Тогда восстанавливали один лопуховский спектакль. В нем была занята Карелия Федичева. Мимо проходила Шелест, — помню, она была в белом костюме. Она всегда хорошо выглядела, умела себя преподнести, особенно — на сцене, в гриме. А Федичевой нужно было подбежать к герою, обхватить его за ноги и сползти по нему. Шелест, увидев, что у Федичевой очень плохо получается, прямо в белом костюме это сделала: сползла вниз, на грязную сцену. Все потеряли дар речи, так артистично и убедительно было ее исполнение. Я видел своими глазами, это было потрясающе. Но Каля Федичева все равно танцевала в этом балете. К слову сказать, спектакль, о котором идет речь, начинался с моего выхода: я бежал с поклоном. Сейчас уже не помню точно, что происходило — вроде бы, тема была индийская.

Когда я закончил карьеру в Мариинском театре — как говорится, отслужил — не мог дождаться, скорее бы уйти. Я хотел преподавать. Интересно, что в этот период ко мне несколько раз подходил Олег Виноградов, будущий худрук нашего балета, с которым мы когда-то учились в параллельных классах. Тогда он еще не был на этой должности. Несколько раз мы встречались в трамвае в одно и то же время, когда я ехал с репетиций. И он все расспрашивал меня, как и что в театре, какая атмосфера. Виноградова в это время как раз позвали ставить «Асель» в Большом. Он думал, что он там станет худруком, но в итоге его назначили художественным руководителем балета в Кировском. Ко мне он всегда хорошо относился. Я с ним был «на ты». Потом уже перешли «на Вы», когда он стал руководителем труппы.

Когда я уходил, Виноградов меня спросил — почему ухожу, я ведь был в великолепной форме — стройный, худой, 177 см, весил 68–69 килограмм. В эти годы в труппу приходили ставить разные балетмейстеры, например, Борис Эйфман. Хореография была очень сложная. Он не понимал, что нельзя столько прыгать, ставить столько прыжков, сам ведь практически не танцевал. И я начинал чувствовать нагрузку, было тяжело. И понимал, что пора заканчивать карьеру.

Большую часть лет, когда я работал в Кировском, балетной труппой руководил Константин Михайлович Сергеев, замечательный танцовщик, балетмейстер, администратор. О профессионализме Сергеев так говорил: «Ты можешь хорошо станцевать вариацию. Но если в конце что-то «навалял» или недоделал, то никому она не нужна». Сергеев был довольно циничным. Но я считаю, его большая заслуга, что он сохранил классику. Многие рвались ставить свое и руководить. Например, Якобсон очень хотел. Мы, артисты, были «затюканные», а Якобсон и Сергеев обсуждали друг друга на собраниях труппы по творческим вопросам очень активно, и на личности переходили, и поливали, на чем свет стоит. Еще помню, Якобсон как-то сказал присутствовавшей Плисецкой: «Майя, если бы я тебе тогда не поставил номер (не помню уже, какой), тебя бы никто и не знал». Якобсон был такой… Мог сказать, что думает, любому артисту, у него в номерах были задействованы почти все ведущие танцовщики в разные годы. Солист театра Аскольд Макаров, например, много где у него был занят.