Служение Отчизне - [25]

…Итак, раздался характерный звук, по которому я поднялся в воздух и на полной мощности мотора пошел на догон. Быстро набирая высоту, отсчитывал: тысяча, две тысячи, три тысячи, четыре тысячи, пять тысяч метров. Самолет, шедший с выполнения задания и имевший скорость почти такую же, как Ла-5, пока я набирал высоту, ушел восвояси. Так мне и не удалось его догнать. Возвратился на свой аэродром, произвел посадку. Некоторые мои товарищи, особенно с соседней эскадрильи, да и полковое начальство, не одобрили эту инициативу. Дескать, есть определенный порядок, система, куда ты лезешь? Может быть, они были в чем-то и правы, но я для себя сделал вывод другой. Знал, что, взлети на одну-полторы минуты раньше, я мог бы догнать разведчика противника. Это заставило меня подумать и поискать пути: за счет чего же можно сократить время и что можно сделать?

За этими размышлениями при заправке самолета меня и застал гул вражеских моторов. Мы — врассыпную. Готовых щелей не было, да мы и желания не имели их отрывать. Тыл нас избаловал в какой-то степени, и нам пришлось выискивать ямочки, канавы. И тут началось такое, чего мне не приходилось испытывать раньше. Бомбы сыпались градом, и казалось, им не будет конца. Поведение человека при бомбежке удивительное: найдя ямочку, он прячет туда голову, когда завывает бомба, старается носом углубить эту ямочку, как будто в этом спасение. Как только взрыв произошел, начинает поворачиваться на спину, смотреть, что же происходит, а в это время другие бомбы сыплются, и каждая норовит шлепнуться именно туда, где лежит человек. Отделаться от этого чувства иногда просто невозможно. И оно сковывает тебя, мешает осмысленной деятельности.

Под свист осколков и завывание бомб стал я добираться к землянке, которая сохранилась ранее, построенная неизвестно кем и превращенная нашим расторопным адъютантом капитаном Тунгусовым Андреем Сергеевичем в «командный пункт», как громко он называл ее. А этот «командный пункт» состоял из двух отделений: налево — пять квадратных метров и направо — метров шесть. Налево — командир с заместителем и адъютантом, направо — все летчики эскадрильи.

Вскочил в землянку, а там тоже от разрывов все ходуном ходит. Вижу такую картину: наш техник эскадрильи по спецоборудованию мечется из угла в угол с табуреткой на голове. Толя Попов — под нарами, а кто-то ломает трубу у печки, крича:

— Они же по дымовой трубе бьют, надо ее убрать!

Да, настоящая бомбежка переживалась многими из нас впервые. Поэтому не удивительно, что некоторые потеряли над собой контроль. Когда бомбежка прекратилась, мы — к самолетам. Стали осматривать. Оказалось, что из этого ада мы вышли довольно удачно. Всего в полку было побито четыре или пять самолетов, к несчастью, и мой.

Всего два снаряда попало в него, причем угодили они в фонарь и куртку, которой я обычно закрывал фонарь, чтобы плексиглас не трескался. Неметко, оказывается, бомбили немцы, но летное поле было все в воронках.

Через несколько минут полк построился и вместе с батальоном и местными жителями стал приводить в порядок аэродром. Заравнивали воронки, собирали осколки. Работа продолжалась до самого вечера. К вечеру командир полка собрал летный состав, сделал ряд замечаний командирам, начальнику штаба о том, что боевое дежурство организовано не было, прилетели на фронтовой аэродром, как будто в гости, разбаловались в тылу. Таким строгим я Мёлентьева видел впервые. Он и меня слегка задел: сказал, дескать, молодец, что взлетел, проявив чувство высокой ответственности, но врага не сразил.

К этому времени я стал командиром звена, и у меня были ведомые: Валя Шевырин, Толя Мартынов и Вася Овчинников. Два новых. Валя Шевырин — это человек, который произвел хорошее впечатление, энергичный и стремительный. Вася Овчинников пунктуальный, исполнительный, но несколько медлителен в действиях. Мое положение обязывало меня думать и о том, что подчиненные на меня смотрят и видят мой каждый промах.

Я решил с ними говорить откровенно. Рассказал, почему не сбил самолет-разведчик противника. Неожиданно живой интерес проявили новички. Им хотелось знать, что и как лучше делать… Я объяснил им, затем начались тренировки: быстрая посадка в самолет, запуск, выруливание. По команде мы вскакивали в кабину самолета — с парашютом это делать было тяжело, он задевал, мешал.

— А что вы с парашютом носитесь? — заметил как-то механик. — Может быть, его держать там, на сиденье в кабине.

И верно. Последующие тренировки показали нам, что так удобнее: прыгнул в кабину — механик верхние лямки поправляет, привязные ремни парашютов застегивали сами летчики, а привязными ремнями мы привязывались, как настоящие фронтовики, только поясными.

После первого массированного налета на наш аэродром немцы вроде бы уменьшили свою активность, но в небе все время появлялись высотные разведчики, как правило «Хейнкели-111».

У них была своеобразная тактика: на большой высоте в стороне от намеченного объекта проходить в тыл, а из тыла выходить уже на объект. К тому времени, когда мы поднимались в воздух, они успевали уйти восвояси. Было ясно, что они ведут разведку, фотографируют, изучают местность, сосредоточение войск. Упускать «хейнкели» безнаказанно нельзя. Из готовности номер один мы несколько раз взлетали навстречу разведчикам, но настичь их не удавалось. Увидев нас, они своевременно уходили. Однако наши взлеты демаскировали аэродром, и мы ожидали новых бомбовых ударов. Ожидали, а сами продолжали тренироваться.