Служанка и виконт - [15]

На нем не было ни камзола, ни жилета. Девушка мельком скользнула взглядом по его бедрам в жемчужно-серых бархатных панталонах. Игра света и тени на бархате от колеблющегося света свечи выявляла больше, чем она могла или была готова понять.

«Глупости, — потом думала Мари-Лор. — Я и раньше замечала у него выпуклость между ног». В конце концов, она не ребенок и не дурочка, бархат явно обтягивал бугорок его плоти. И даже если, впервые заметив это, она была смущена и не хотела обращать внимания, то через несколько мгновений безошибочно все поняла, почувствовав, как он прижимается к ее бедрам. И не стоило притворяться, что это не возбуждало ее.

Она чувствовала, как полотно его рубашки трется о ее грудь и плечи, а рука обхватывает упругую плоть. Ее поразило, что в этом было что-то уже знакомое, где-то в самом потаенном уголке ее существа желание ощутить эти прикосновения к груди таилось еще с тех пор, когда она смотрела, как он складывает книги на отцовском столе.

Был ли это треск рвущейся ткани? Трудно различить его среди звуков громко бьющегося сердца и дыхания, когда его губы впивались в ее, заставляя их раскрываться под настойчивым натиском языка.

Виконт прижимал Мари-Лор к себе, сначала крепко обняв за талию. Она хорошо это помнила. А затем… она была почти уверена в том, что произошло дальше, вернее, не очень уверена. Положение становилось рискованным. Его рука медленно, но властно начала спускаться ниже, немного задержалась на округлостях ее ягодиц, отшвыривая в сторону юбки. И куда эта рука направлялась дальше, и куда он мог запустить свои пальцы…

Впоследствии Мари-Лор удивлялась, что не была ни шокирована, ни испугана его явно неприличными действиями. Но разве она сама не ласкала под рубашкой его спину и поясницу? Как могли оскорбить ее его ласки, когда она сама старалась коснуться любого доступного кусочка его тела? Она чувствовала дрожь и боль в животе, совсем как в ту ночь в Монпелье…

Такой всплеск, такой поток ощущений. И совершенно необъяснимо прежде всего то, как они оказались в объятиях друг друга. Нельзя было сказать, что он «схватил» ее или что она «бросилась» в его объятия. И если вначале были какой-то решающий жест, нерешительное или смелое прикосновение, то она не могла сказать ни что это было, ни кто сделал первый шаг. Просто это произошло, как… вспышка летней молнии.

И так же быстро закончилось.

Дверь затряслась. Мари-Лор с ужасом поняла, что она не заперта. Но кто мог прийти сюда в столь поздний час?

Она заморгала, внезапно ослепленная пламенем еще одной свечи. Дверь распахнул невысокий мужчина в стеганом атласном халате, расстегнутом на груди. Его морщинистая шея казалась багровой на рюшах его рубашки.

Виконт убрал руку с груди Мари-Лор, опустил ее юбки, но продолжал обнимать за талию. Она пыталась отстраниться, но оказалось, что без его помощи не может удержаться на ногах.

Она услышала смех. Тоненький, ироничный, но, как ни странно, добродушный. Безумный смех герцога.

— А я-то думал, что ты слишком ярый приверженец равенства, чтобы воспользоваться служанкой, Жозеф. — Старик качал головой с нарочитым недовольством.

Он стоял с раскрытым ртом, но в его маленьких голубых глазках блестел ум и даже гордость.

— Первая хорошенькая девушка, которую они наконец наняли, — вздохнул он. — Ладно, человечество меняется, с этим не поспоришь. — Его тонкие синие губы скривились в насмешливой улыбке. — Но я рад, что ты кое-чему научился. Хватай… черт, как это говорится? Хватай момент? Нет. Ах да, хватай время. — Он снова рассмеялся. — Или хватай все, что можно ухватить. — Он с вожделением покосился на разорванное платье Мари-Лор и немного обнажившуюся грудь. — Зато я обыграю тебя в шахматы завтра. Слабое утешение, но тут уж я тебя обставлю. — Дверь-то ты мог бы запереть, — проворчал он, прежде чем захлопнуть ее за собой.

Но герцог не ушел. Они снова услышали его смех.

— И ты здесь, Юбер? Плохи дела. Маленький Жозеф обскакал нас обоих. Ты лучше пойди к своей жене и постарайся наконец сделать нам наследника. Может, если угодишь ей, она в награду даст тебе понюхать гелиотропа.

Наконец неприятный визгливый смех замер в конце коридора.

«А я, — подумала Мари-Лор, — сыграла роль в комедии, в которой совсем не хотела участвовать».

Жозеф опустил руку, обнимавшую талию Мари-Лор. «Хорошо, что болезнь, — подумал он, — не лишила отца силы духа». Он усмехнулся, с удовольствием вспоминая, с каким злорадным смаком старый мерзавец произнес слово «гелиотроп».

Но к этому удовольствию примешивалось чувство вины, он пытался подавить его. И черт! Кто бы мог предположить, что этот слизняк Юбер тоже потащится в комнату Мари-Лор?

Виконт посмотрел на стоявшую рядом девушку. Ее лицо пылало от смущения и растерянности, она обхватила себя руками, стараясь прикрыть разорванное платье. Широко открытые от потрясения глаза меняли свой оттенок от серого к синему, а затем снова от синего к серому, отражая попытки понять, что произошло.

Он сжал руку — ту самую, что ласкала ее тело, руку, которая словно сама снова тянулась к ее груди. Эта рука, вероятно, могла бы написать научный трактат о размере и форме ее груди, мягкости и твердости, о соске, твердом на ощупь, как косточка вишни. Он не понимал, отчего это происходило, но его руки и губы прекрасно знали, что и как делать, как будто сами отдельно от него уже давно готовились к этому.