Служанка фараонов - [40]

Слепой обрел вечный покой, а мы все вместе еще с час сидели в доме тестя Каара и говорили о том, о чем обычно говорят в такие моменты: о жизни и смерти, о жизни после смерти и о том, был ли допущен преображенный предстать перед Сорока двумя судьями, был ли он ими выслушан и лежало ли теперь его сердце на весах богини правды. Нас интересовало, сумеет ли он оправдаться перед Маат и Анубисом и запишет ли Тот, писец богов, в великий протокол: «Не убивал. Не заставлял убивать. Не воровал молока изо рта детей…» Ведь он был всего лишь чужеземцем из презренной земли Речену и не понимал языка людей! Конечно, чужеземец! Но все же набальзамированный и похороненный по всем предписаниям людей!

Мне становилось неприятно. Не оборачивался ли этот разговор против моей матери и… да, да, против Каара и меня самой? Но мать сидела ко всему безучастная, и Каар тоже не подавал вида, что это его задевало. Не замеченная никем, я встала и вышла из дома.

Во дворе было тихо. Там не росло ни дерева, ни кустика, так как постройка была возведена на таком месте, куда не поднимались воды Реки во время разлива. Ведь бальзамировщик не зависел от урожая фруктов в собственном саду, ему вполне хватало того, что приносили родственники умерших, тела которых он готовил для вступления в царство Осириса.

Он не держал ни коз, ни овец, ни птицы, и никто не шумел во дворе, только издали слышался собачий лай да время от времени из владений жизни, зеленой полосой протянувшихся вдоль берегов Реки, вторгался звук сюда, во владения смерти.

Внезапно я услышала позади себя шорох. Не знаю почему, я почувствовала, что кто-то хочет поговорить со мной. Так оно и было. Во дворе, пригнувшись за стеной, прятался Унас. Скорее взглядом, чем словами, он попросил меня следовать за ним.

Я крикнула своим, что за мной из дворца прислали лодку, и поспешила за молодым писцом.

Долина мертвых царей, безмолвная и торжественная, находилась недалеко от жилища бальзамировщика. По дороге туда нам лишь изредка встречался какой-нибудь жрец, исполнявший в поминальном храме службу по умершим. Все они знали Унаса, сына сестры Сенмута, и охотно с ним заговаривали. Никого не удивляло, что он был здесь: ведь он надзирал за все еще продолжавшимися работами в большом храме с террасами. Разве можно когда-нибудь сказать, что храм готов, что он достаточно радует взор богов, что уже нет ни одной стены, которую нельзя было бы украсить картинами, и не осталось ни одного места, чтобы построить часовню?

Сама царица не спит из-за храмов, так разве должны отдыхать ее скульпторы и каменотесы?

Я вызывала более любопытные взгляды. Знали ли меня как служанку Нефру-ра и первую певицу Амона? Или же глаза встречавшихся нам людей оценивали меня по мерке моего юного провожатого, принадлежавшего к одному из главных семейств царского города, – хотя это и было семейство выскочек, ибо еще дед Унаса не занимал никакой должности, а отец поднялся до чина опахалоносца благодаря тому, что женился на сестре главного зодчего. Однако теперь их всех ласкало солнце царской милости.

Нужно сказать, что Унас не оставлял встречным времени для длительных размышлений – после краткого приветствия он спешил дальше. Солнце уже клонилось к вершинам западных гор, а, по словам Унаса, он хотел еще засветло добраться до святилища Хатхор.

Я бы с удовольствием отдохнула в тени ладановых деревьев, которые распространяли родной для меня аромат и превратили пустыню в сад. Я бы с охотой задержалась и перед картинами, которые украшали стены храмов. Как много возникло здесь нового, чего я еще не видела! Но Унас, очевидно, не хотел, чтобы меня заметили рабочие. Поэтому он прошел мимо широкой лестницы, которая вела к главному входу в храм, и привел меня к отвесной скале, находившейся сбоку. Здесь он сдвинул каменную плиту, и передо мной открылся темный проход.

– Подожди меня, – сказал он, когда я вошла туда, и подвинул камень на место.

Я оказалась в темноте. Была ли я заперта? Я уперлась в камень, он не поддавался. Во мне поднимался страх, и я уже была готова проклясть тот час, когда пустилась в это приключение. Но вот снова послышался скрип камня, и передо мной оказался Унас с горящим факелом.

Он повел меня по узкой штольне. В конце она несколько расширялась. Что это могло быть? Может быть, высеченная в скалах гробница, прятавшаяся под храмом Хатхор?

Унас не ответил на мой вопрос. Он лишь хрипло сказал:

– Если она придет на Праздник долины, покажи ей это место! Я буду ее здесь ждать!

Мы еще некоторое время оставались в этом жутком тайнике, и если бы поблизости не было Унаса с его факелом, я бы, наверное, умерла от страха. И так-то я не могла произнести ни слова от охватившего меня беспокойства. Унас тоже был молчалив. Только один раз он сказал:

– Я теперь в твоих руках. Мерит. Не предашь ли ты меня?

И второй раз:

– Как ты выросла и похорошела! У тебя уже есть ДРУГ?

Оба раза я молча покачала головой.

Как странно останавливается время, когда ты лишен возможности следить за солнцем, луной и звездами на небе, которые измеряют его бег. Нам пришлось сидеть в подземелье, пока не ушли рабочие, и мы шептались в темноте, хотя туда не проникало извне ни единого звука.