Слуги милосердия - [28]

Сеиварден поднялась с койки, по-прежнему крепко сжимая себя руками, и принялась расхаживать по своей крошечной – два шага в длину – каюте.

– О чем ты говоришь, корабль?

– Думаю, что вам следует извиниться перед лейтенантом Экалу.

На планете, на полпути вниз но холму в фуникулере, я вздрогнула от неожиданности. Никогда не слышала, чтобы корабль сказал офицеру что-нибудь такое откровенно критическое.

Но всего лишь несколько дней назад корабль заявил, что мог бы быть капитаном. То есть, по сути, он сам – офицер. И в конечном счете именно я высказала эту мысль несколько недель назад во Дворце Омо. Мне не следовало удивляться. Я вновь связалась с кораблем. Сеиварден, застыв на месте, только что произнесла в раздражении:

– Извиниться перед ней? А как насчет меня?

– Лейтенант Сеиварден, – сказал корабль, – лейтенант Экалу обижена и расстроена, и именно вы обидели и расстроили се. А такие ситуации оказывают воздействие на весь экипаж. За который, позвольте напомнить, вы несете сейчас ответственность. По мере того как корабль говорил, ярость Сеиварден нарастала. Корабль добавил: – Ваше эмоциональное состояние и ваше поведение – в последние несколько дней были неустойчивыми. Вы стали невыносимы для всех, с кем имели дело. Включая меня. Нет, не надо снова бить стену, ничего хорошего из этого не выйдет. Вы здесь командуете. Ведите себя соответственно. А если не можете – в чем я все в большей степени убеждаюсь, – то отправляйтесь в медчасть. Капитан флота сказала бы вам то же самое, будь она здесь.

Последняя фраза будто физически ударила Сеиварден. Ее ярость мгновенно обратилась в отчаяние, и она тяжело осела на койку. Подняла ноги и уперлась лбом в колени, по-прежнему не разнимая рук.

– Я облажалась, – простонала она через несколько мгновений. – Получила очередной шанс и облажалась.

– Не безвозвратно, – ответил корабль. – Пока нет. Я знаю, что с учетом состояния, в котором вы сейчас находитесь, бессмысленно призывать вас прекратить себя жалеть. Но вы все еще можете подняться и отправиться в медчасть.

Вот только врач находилась сейчас на вахте.

– Проблема в том, – безмолвно сказала врач в ответ на предоставленную кораблем информацию, – что для того, чтобы начать этим заниматься, мне понадобятся результаты свежих тестов на способности, а их у меня нет. И я не спец по таким делам. Я лишь обычный врач. Кое с чем я могу справиться, но это, боюсь, мне не по зубам. И я не уверена, что мы можем доверять кому-либо из специалистов в здешней системе. Та же проблема у нас с лейтенантом Тайзэрвэт. – Она раздраженно выдохнула. И почему все это происходит сейчас?

– Оно назревало, – ответил корабль. – Но честно говоря, сначала я думал, что до этого не дойдет. Я недооценил того, насколько лучше лейтенант Сеиварден справляется с эмоциями, когда капитан флота здесь.

– Врач – на вахте, – сказала Сеиварден, свернувшись в клубок на койке.

В командной рубке врач заметила:

– Капитан флота не может постоянно находиться здесь. Она в курсе того, что происходит?

– Да, – сказал корабль врачу и обратился к Сеиварден: – Соберитесь, лейтенант. Амаат Четыре принесет вам чаю, и вы сможете почиститься, а затем вам необходимо переговорить с лейтенантом Экалу и сообщить ей, что она будет командовать здесь несколько дней. И было бы хорошо извиниться перед ней, если вы сумеете сделать это благоразумно.

– Благоразумно? – спросила Сеиварден, поднимая голову с колен.

– Мы поговорим, когда вы будете пить чай, – сказал корабль.

Настояв на встрече с Кветер, я взбудоражила персонал пункта предварительного заключения. Они обратились, как я подозревала, к районному магистрату, которая не осмелилась потребовать у меня объяснений. А также ей что-то было нужно от меня, поэтому, вместо того чтобы выражать недовольство, она пригласила меня на обед.

Столовая районного магистрата выходила на лестницу, ведущую в широкий, мощенный кирпичом внутренний двор. Покрытые листьями вьющиеся стебли с белыми и розовыми душистыми цветами ниспадали из высоких ваз, по одной стене струилась вода в широкий бассейн, в котором плавали рыбы и цвели маленькие желтые лилии. Слуги убрали со стола, и мы с магистратом пили чай. Переводчик Зейат стояла возле бассейна, не сводя глаз с рыбы. «Титанит» сидел на скамье во дворе, за высокими распахнутыми дверями, а в нескольких метрах неподвижно вытянулась в струнку Калр Пять.

– Эту песню я не слышала много лет, капитан флота, – сказала районный магистрат, с которой мы пили чай, глядя на темнеющий двор.

– Приношу свои извинения, магистрат.

– В них нет нужды. – Она отпила чай. – В молодости это была одна из моих любимых. Она казалась мне такой романтичной. А сейчас я понимаю, что она очень печальна, не так ли? – И запела: – «Но я поддержу себя лишь ароматом жасмина до конца своих дней», – сфальшивив самую малость в конце, – она взяла ту тональность, на которой я мурлыкала, и это оказалось ей высоковато. – Но дочери, нарушающие траурное воздержание, правы. Жизнь продолжается. Все продолжается. – Она вздохнула. – Знаете, я не думала, что вы приедете. Я была уверена, что гражданин Кветер хотела всего лишь досадить вам. Я чуть не придержала ее просьбу.