Слуги государевы. Курьер из Стамбула - [7]

А в учении повторял постоянно:

— Не ленись! Будь, Алеша, усерден, всегда гори духом. Смотри, чтоб ни одного дня не прошло — если его потеряешь, другого потом иметь не будешь. Настоящая жизнь не есть покой, но борьба и война, торг, училище, морское плавании. Не может быть мира на войне, или покоя в училище и на торгу, или спокойствия в морском плавание. Кто на море без страха и печали? Кто на войне без боязни? Кто на базаре или в училище в покое? Никто! Не ленись же и в деле Божьем, трудись, какое бы оно ни было. Не закапывай данного тебе таланта в землю лености и небрежения, но старайся, дабы умножив данное тебе добро, сказать в тот день Господу: «Вот, Господи, я приобрел другие десять талантов», — а от Господа услышать: «Хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим поставлю!» Разве кто, ничего не делая, достигает награды? Разве кто без старания получает славу и почет? Разве кто, ленясь и не заботясь, приобретает богатство? Никто! Если уж и временные блага не даются тем, кто не старается, не трудится, что говорить о вечном…

Вот такому алфавиту духовному и учил старый священник младого отрока Алексия. На каждый вопрос детский находилось и слово пастырское.

Умер отец Василий как раз на Покрова. Заканчивался 1730 год. Мужики вырыли могилу в еще не промерзшей земле, и деревянный простой гроб, как саваном, покрыл первый выпавший снег. Этот же снег сразу запорошил и земляной холмик, выросший над зарытой могилой. Плакал Алеша, плакала матушка, плакали мужики и бабы, провожавшие отца Василия в последний путь. Словно вновь осиротевшим почувствовал себя Алеша. Не с кем больше было общаться ему в деревне. Сверстников своих — детей дворян Нестеровых — он сторонился. Были они шумные, драчливые, ничему не ученые. А Алеша, как-то вдруг почувствовал себя повзрослевшим. Неуютно и тесно стало вдруг ему, тринадцатилетнему, в деревне. Стал он длинными зимними вечерами расспрашивать матушку о Петербурге. Да матушка ничего толком и рассказать не могла. Петербург она помнила лишь по гошпиталям, где лечился ныне покойный Иван Андреевич. Столица пугала ее. Лес подступал прямо к першпективам, слышно было по ночам, как волки завывали. Везде солдаты, мастеровые, каторжных много. И одна сплошная стройка. Ухали бабы деревянные, загоняя тысячи свай в основание будущей столицы, топоры стучали, да плети свистели, подгоняя люд работный.

За четырнадцать лет, что прожили Веселовские в своей деревне, они и не выбирались почти никуда. Может раза два съездили в Кексгольм. На дворе постоялом переночевали, купили, чего надо было по части товара скобяного, для хозяйства, да и назад возвернулись. С соседями, по причинам известным, Веселовские также общались мало. Да и не бывали они в имениях-то своих. Одни только Нестеровы проживали постоянно. Вильгельм Геннин, как получил Азилу, так почти ни разу и не приезжал. То сначала в столице Литейный двор строил, затем Олонецкие заводы поднимал. А после, еще дальше его отправили — на Урал. Там заводы строил. Иоганн Блументрост, тоже не появлялся. Он от царя имение в Гатчине получил, там и проживал, а место придворного лекаря брату уступил — Лаврентию. В начале 26-го года почти все оставшиеся свободными, нераздаренными, деревеньки да хутора в окрестностях Хийтолы пожаловали вице-адмиралу Сиверсу, Петру Иоганну. Но со столь важными соседями Веселовские тем более не общались. Не по рангу было. К Сиверсам отошли и Тиурула, и Хянила, и Пуккиниеми и другие наделы. 173 двора. Весь Хийтоловский округ теперь был поделен. Потому, новости Веселовские черпали от офицеров драгунского Выборгского полка, майора Даниила Павлова да капитана Пикерта, что иногда заходили в деревню на постой. Граница была рядом, вот и отряжались партии драгун в поиск. Следили солдаты за северными соседями, да порой, за разбойниками гонялись.

* * *

Даниил Павлов, в 1701 г. генерал-адмиралом Головиным взят из недорослей в Навигацкую школу для науки, затем, в 1709 г., направлен служить в артиллерию. Участвовал во взятии Риги и Динамюнде. Переведен два года спустя в Азовскую губернию рядовым гренадером в полк полковника Григорьева, затем адъютантом в Коротояцкий пехотный полк. В 1713–1714 гг. выполнял особые поручения графа Петра Матвеевича Апраксина — ездил с письмами в Константинополь к полномочному послу Шафирову, к разным турецким военачальникам — пашам. При этом тайно, с татарским конвоем, пробирался через расположение войск польского короля Лещинского — сторонника Карла XII. «За оную службу жалован в тот же полк поручиком». В 1716 г. переведен в Финляндский корпус, в Рязанский пехотный полк, капитан-поручиком. В этом же полку стал капитаном. Участвовал во всех экспедициях и партиях русского галерного флота с 1717 по 1721 г. Участвовал неоднократно в высадках на шведский берег. По заключению Ништадтского мира направлен с батальоном Рязанского полка в Дербентский поход. С 1722 по 1724 г. служил на Кавказе, участвовал в непрерывных с акциях с горскими татарами». Переведен из Рязанского пехотного в Архангелогородский драгунский полк тем же рангом. В 1726 г. послан в Петербург с докладом в Сенат, в Военную и Иностранную Коллегии («с окуратной ведомостью и с рисунками… для показывания тех разоренных мест»). За службу пожалован в премьер-майоры и назначен в Выборгский драгунский полк. Не был отобран Минихом при формировании кирасирского полка его имени, а переведен подполковником в Ярославский драгунский полк. В 1733 г., «по разобранию в кирасиры» Ярославцев, переведен тем же рангом в Ростовский драгунский полк. Был в Крымских походах в 1735, 1736 и 1738 гг. 9-го декабря 1736 г. пожалован в тот же Ростовский полк полковником. Отставлен 1 ноября 1738 г. «за долговременную и беспорочную службу, за старостью, дряхлостью и за имеющимися болезнями», пожалован в бригадиры, а в 1739 г. определен в Смоленский гарнизон обер-комендантом. В правление Принцессы Анны Брауншвейг-Люнебургской 29-го мая 1741 г., произведен в генерал-майоры и оставлен по-прежнему в Смоленске обер-комендантом. «Поместья имеются в Коломенском и Крапивинском уездах мужеска пола 36 душ».