Слуги богини - [13]

– Да, я вижу, что вы точно поладите, – пробормотала Гани, но тут же снова разулыбалась и, глянув на пернатого, с намеком спросила: – Тебе не надоело текущее положение дел?

– А вар-р-рианты? – недовольно буркнул попугай, но темно-зеленым глазом в сторону наги косился теперь с явным интересом.

– Земляна, – невинно ответила Гаррини и поспешно добавила: – На твой призыв она должна прийти.

– Чтобы окончательно меня укокошить? – скептически склонил голову набок птиц. – Нет, спасибо, мне и так не очень хорошо живется!

– Обратно в анабиоз, что ли? – задумчиво так вопросил папа в пустоту, и Кеша недовольно на него посмотрел.

– Зачем же сразу такие кр-р-райности? – потом взмахнул неожиданно большими крыльями, взлетел со своего «насеста», метнулся к стене, около которой я стояла, зацепился когтями за раму картины и уставился на меня. – И при чем тут ваша дур-р-рочка?

– Ее воля и безопасность – цена твоей свободы, – ровно проговорил отец. – Я передаю тебя ей, вы идете к Земляне, и мне плевать, что ты сделаешь, но она должна дать вам задание. Как ты сам знаешь, слугам богини полагаются определенные бонусы. Для тебя это шанс изменить ситуацию и… отомстить.

– Интер-р-ресно, – спокойно признал попугай и, перебирая лапками, неторопливо двинулся по раме в сторону от меня.

От его когтей на дереве оставались отметины и царапины, потому папа поморщился и как бы мимоходом заметил:

– Между прочим, это белое дерево…

Кеша остановился, склонил голову, осмотрел свой насест, клюнул его, сковыривая лак, и подтвердил:

– Ну да. Хор-р-рошо живем!

И потопал дальше. Шкряб-шкряб-шкряб.

Я невольно втянула голову в плечи. Папа у нас больной до натурального, редкого дерева. А уж такой реликт, как белое…

Глаза отца потемнели от гнева:

– Птица драная, ты хоть знаешь, сколько это стоило?!

На эту наглость в перьях окрик не произвел никакого впечатления, разве что зеленющие глаза довольно засверкали, а потом он выдал:

– Кеша извиняется. Кеша хор-р-роший. – Оглядел присутствующих, чтобы насладиться эффектом от своего абсурдного заявления, и продолжил: – И вообще, я подор-р-роже этой деревяшки буду.

– Да я тебя за три золотых на человеческом рынке как чучело купил! – взревел наг, сжимая кулаки.

– Не напоминай мне об этом позоре! – картинно прижал лапу к клюву этот артист и, обратившись ко мне, начал: – Три золотых, пр-р-редставляешь?! Всего три! Меня продали за такие копейки!

– Ты был очень красивый и даже милый, – подала голос Гаррини и, когда попугай горделиво приосанился, завершила: – Пока и правда напоминал чучело. Молчал и не двигался.

– Я никогда не был чучелом! Я был под заклятием стазиса, и пер-р-рвое, что вы сделали, когда сняли его, это наложили снова и запр-р-рятали меня в сейф! Извер-р-рги!

– А варианты? – вздернула светлую бровь мама. – Тебе или на месте шею сворачивать нужно было, или ждать удобного момента, чтобы использовать. Он настал. Притом, оцени, неблагодарное пернатое, это служба, а не рабство! Выполнишь задание – и все.

– Ладно, – мотнул хохолком красавчик с отвратительным характером и перелетел на спинку одного из кресел, вцепляясь в обивку острыми когтями. Тр-р-ресь.

– Ясманский шелк! – простонала полуобморочная мама.

– Кеша хороший! – на всякий случай напомнил попугай, глядя в кровожадные глаза моих родителей. – Кеша полезный!

Решив, что пора вмешаться, я выразительно прокашлялась и сказала:

– Может, все же изложите ваш план? И что это за хам пернатый?!

– Дур-р-рочкам слова не давали! – тут же заявил летающий гад, оглядывая меня полным спеси и высокомерия взором.

– Сейчас у некоторых попугаев слов не окажется, – честно предупредила я. – И это будет каким-то образом связано с общим кислородным голоданием организма!

– С «пр-р-ридушить» у вас, похоже, наследственное!

– Это наследственное у всех, кто с тобой сталкивается! – злобно прищурившись, отозвалась я.

– Птица говорун отличается умом и сообразительностью, – вскинул черно-красную голову этот подлец и довольно посмотрел на меня.

– Пока только болтливостью и отсутствием инстинкта самосохранения!

– Как ты к себе критична…

– В твоей маленькой головенке ничего, кроме пакостности, наверное, просто не помещается? – с сочувствием спросила я.

– Детка, размер имеет значение в других местах и у других особей, – заржал попугай. – А текущий размер моего мозга никак не связан с интеллектом, дур-р-рочка.

– Хватит называть меня дурой!

– А что такого? – хмыкнул попугай. – Молоденькая, хор-р-рошенькая, а стало быть, дур-р-рочка.

– Хватит ломать комедию, – прервал этот цирк усталый голос отца. – Лали, присядь, рассказ будет долгим.

– Так как плавно перетечет в инструкции, – снова подало голос невыносимое создание, но мы его проигнорировали.

Мама полулежала на тахте, удобно устроив на ней кольца хвоста, отец сел на свое место, и мне ничего не оставалось кроме того самого кресла, обтянутого ясманским шелком, на спинке которого обретался Кеша.

– Пр-р-рисаживайся, – радушно предложил птиц, щуря глазки.

– Спасибо, – серьезно ответила я и осторожно села, внутренне ощущая себя весьма неуютно. Мало ли что этому идиоту в голову взбредет?

– Излагайте! – великодушно разрешил попугай, и я вздрогнула от его раскатистого голоса над головой. – Мы вас слушаем, правда, дур-р-рочка?