Слуга злодея - [52]

— Господина Лазаревича патриотом России не назовет никто из ныне сущих в Екатеринбургском уезде Пермской губернии, — продолжил Вертухин, как бы и не слыша Кузьму. — Он единственно патриот золотых подвесок и серебряных рублей. Однако же он благополучен тем, что дает ему империя наша, и против нее никогда не пойдет. Да еще чтобы в собственном доме убийство до смерти учинить!

— Да кто же тогда, по-вашему, кто?! — вскричал Кузьма в нетерпении и валенком начал тереть о валенок, будто они у него чесались. — Все факты говорят против Лазаревича.

— Факты! — сказал Вертухин с убийственной силою в голосе. — Что ты можешь знать о фактах?! Однажды зимой в Санкт-Петербурге по улицам слона водили. Графиня Грац фон Мор говорит сыну: «Смотри, Гриша, это жираф!» Случившийся тут же князь Ордынский ее поправил: «Да что вы такое говорите! Жираф никогда не сможет выдержать наших морозов». А графиня ему отвечает: «Как вам не стыдно! Вы же сами видите: иногда выдерживает!» И обращается к лакею: «Скажи, любезный, слон это или жираф?» «Жираф», — говорит лакей. Так она опросила всех окружавших ее людей и каждый признал, что по улицам ходит жираф. Наконец, и князь Ордынский был вынужден согласиться с сим мнением, — Вертухин повернулся к денщику. — И где тут, по-твоему, сила фактов?

— Да я уж не знаю, что и подумать, — сказал Кузьма и скрипуче, как с похмелья, повторил: — Да кто же тогда, по-вашему, кто?!

— Не факты в нашем деле главное, а наука делать выводы. Каков, к примеру, твой вывод? Господин поручик прибыл к Ивану Лазаревичу в неурочный час. Иван Белобородов подступал к Билимбаевскому заводу, а там и самого Пугачева жди. А тут посланец матушки императрицы живет в доме. Беды не миновать. Избавиться же от непрошеного гостя никак нельзя — дороги перекрыты разбойниками что в сторону Перми, что в сторону Екатеринбурга. Лазаревич, конечно, и знака не давал, чтобы кровь проливать. Но вокруг него много людей, кои читают его мысли даже через стены…

— Да я вовсе этого не выводил! — не согласился Кузьма. — Ну, подступил разбойник к Билимбаю, но разве это резон, чтобы человека убить до смерти?!

— Колесо от паровой телеги Черепановых ныне дороже стоит, нежели человек, — возразил Вертухин. — Но взаправду сказать, смертоубийство поручика совершил недруг Лазаревича, а не его доброжелатель.

— Вот те поворот! — воскликнул Кузьма. — Я про эдакие научные выводы и ведать не ведал.

— У Лазаревича была возможность ускользнуть от Белобородова, когда тот еще от крепости Магнитной сюда шел. Но он отдался разбойнику в лапы с радостию. Почему, как ты думаешь?

Кузьма уставился на лошадь, следующую за ними, будто ждал от нее ясного и твердого ответа. Да не дождался. Лошадь пускала из ноздрей пар и фыркала. У нее было только две трубки для усиления жара, и она не чаяла, когда выберется на вершину горушки.

На лице Кузьмы отпечаталась тяжелая мыслительная работа, и он посмотрел на барина взором, изъявляющим полное и окончательное поражение.

— Гнев государыни был бы для него страшнее всех Белобородовых и Пугачевых, — сказал Вертухин. — Ежели бы она прознала о его казнокрадстве.

— Следственно, смертоубийство господина поручика было наилучшим способом обратить высочайшее внимание на сего казнокрада?

— Поелику другие способы Лазаревич умело устранял, — подтвердил Вертухин.

— И кто же, кто же этот смертоубивец?! — крикнул Кузьма, распустив горло так, что Пушка прижала уши и побежала под сани в надежде спрятаться меж полозьев.

— Вот это я скажу тебе наверное, когда мы прибудем в Гробовскую крепость и воссоединимся с Лазаревичем и его людьми, — сказал Вертухин и поднял руку в красной кожаной варежке с отдельным указательным пальцем. — Дабы сделать окончательные научные выводы.

Палец торчал из рукава тулупа, как морковка.

— Но есть основательные догадки, — добавил Вертухин. — Полагаю, смертоубийство совершила любезная сердцу Лазаревича Фетинья.

— Я и помыслить этого не мог! — сказал Кузьма.

— Старик надоел ей, как квашеная капуста, коей объедаются ныне в Гробовской крепости. Особенно он стал противен ей после того, как она убедила его выписать на нее бумагу, по которой ей отходит часть доходов от Билимбаевского завода. Я вывел это, изучая заводские списки, а также иные документы. Да через разговоры с мастеровыми. Ни один управляющий и не помыслит, сколь много знают о нем мастеровые. Лазаревич, к примеру, любит чесать себе ноги не рукой, а левой пяткою. И всему заводу это известно. А ты говоришь: бумаги. О бумагах тем паче знают.

— И левую ногу левой пяткой?! — изумился Кузьма.

— И левую. Где достанет.

— А где не достанет?

— Так ходит.

— Да ведь завод весь в долгах!

— Вот посему она включила в договор отдельное уведомление, означающее, что вступает в свои права не по выплате долгов, а по совершению Лазаревичем противогосударственного деяния. Буде такое случится. При этом, — Вертухин опять высунул из тулупа свою морковку, — она перенимает у Лазаревича управление заводом.

— Это как же?! — воскликнул опять Кузьма. — Вместе с долгами?

— Вместе с долгами. Пока дело дошло бы до императорского двора, она умножила бы свое благополучие многажды. А укрыться вслед за тем нашла бы где.