Слуга Империи - [45]

Кевина поразило это признание.

— У нас в стране тот, кто бьет жену, считается отпетым негодяем.

Мара слабо улыбнулась:

— Здесь другие нравы. Женщина — если только она не властительница — не хозяйка своей судьбы. Мужчина может помыкать женой, как рабыней. Чем безропотнее жена, тем больше люди уважают мужа.

Кевин больше не пытался скрыть негодование:

— Значит, ваши господа ничем не лучше дикарей. Мужчина должен окружать женщину добротой и вниманием.

У Мары застучало в висках. Накойя много раз повторяла, что не все мужчины похожи на Бантокапи, и все же их неотъемлемое право быть тиранами заставляло Мару с опаской относиться к каждому, включая обходительного Хокану. При этом с Кевином ей было на удивление спокойно.

— Значит, для вас жены и возлюбленные — это цветы, которые нужно лелеять?

Мидкемиец кивнул, легко поглаживая ее волосы, словно это были перышки птенца.

— Покажи мне, как вы это делаете, — шепнула Мара. От его прикосновений у нее по коже то и дело пробегала сладостная дрожь, и вдобавок она явственно ощущала его желание, которое не мог спрятать даже новый наряд.

Варвар изумленно поднял брови:

— Прямо здесь?

Мара была не в силах выносить это томление.

— Прямо здесь, — эхом ответила она. — Немедленно, я приказываю. — Заметив его колебания, она добавила:

— Нас никто не потревожит. Ведь я — властительница Акомы.

Но даже теперь она не могла отделаться от тягостных предчувствий. Кевин чутко уловил ее тревогу.

— Госпожа, — мягко произнес он, — сейчас в твоей власти не только Акома.

— Он наклонился, чтобы накрыть ее рот поцелуем.

Его губы были такими же ласковыми, как любовный шепот. Настороженность Мары рассеялась как дым. Легкость его прикосновений будоражила ее и заставляла требовать большего. Но его руки сохраняли все ту же нежность. Он гладил ее грудь через воздушную ткань платья и сводил ее с ума. Мара жаждала ощутить его ладони на своем обнаженном теле; столь страстное желание нахлынуло на нее впервые в жизни.

Кевин не сразу подчинился ее порыву. При всей своей варварской дерзости он вел себя так, словно ее платью не было цены. Шелк медленно и плавно скользил вниз с ее плеч. У Мары вырвался стон нетерпения. Она потянула край его рубашки, но запуталась в незнакомой мидкемийской одежде. Когда ее пальцы наконец-то коснулись его тела, она в нерешительности замерла, не зная, что делать дальше.

Кевин сомкнул пальцы у нее на запястьях — и снова с такой великой осторожностью, будто она была сделана из тончайшего фарфора. От этой бережной трепетности ее желание переросло в муку; она и не подозревала, что перед ней может разверзнуться такая бездна чувств. Мара даже не заметила, как платье соскользнуло на землю, а губы Кевина оказались у ее груди. Перед ней открылась бесконечность.

Мидкемийская одежда таила многочисленные препятствия. Кевину пришлось приподнять Мару, чтобы освободиться от штанов. Каким-то образом они оба переместились со скамьи на траву, освещенную неярким светом фонаря и золотистым сиянием келеванской луны. В урагане желания, в облаке цветочных ароматов, увлекаемая страстью рыжего варвара, Мара открыла для себя, что значит быть женщиной.

***

Было уже совсем поздно, когда Мара, разрумянившаяся от радостного волнения, как на крыльях влетела в свои покои. Там ее уже поджидала Накойя с донесением о важной торговой сделке в Сулан-Ку. Одного взгляда на лицо госпожи ей было достаточно, чтобы напрочь забыть о содержании доставленного свитка.

— Хвала святой Лашиме! — провозгласила она, верно истолковав причину такого оживления. — Наконец-то ты познала женские радости!

Властительница рассмеялась, закружилась как девочка и рухнула на подушки. Кевин был тут как тут, растрепанный, но вполне владеющий собой. Накойя придирчиво осмотрела его с ног до головы, неодобрительно скривилась и обратилась к Маре:

— Госпожа, прикажи-ка рабу убраться за дверь.

Мара подняла глаза, и ее удивление сменилось досадой.

— Благодарю, советница, но я сама решу, как мне поступить с рабом.

Накойя уважительно поклонилась, признавая правоту властительницы, и повела разговор так, словно Кевин исчез неведомо куда.

— Дочь моего сердца, теперь ты узнала, как упоительны плотские наслаждения. Давно пора. Ты не первая знатная госпожа, которая для этого призвала раба. Так-то оно лучше, ибо раб ничего не сможет от тебя потребовать. Между тем Десио Минванаби только и ждет, где ты проявишь слабинку. Поэтому не совершай ошибок. Не путай развлечение и сердечную привязанность. А мидкемийца все-таки следует выставить за дверь: тебе нужна ясная голова. Потом подыщем двух-трех крепких молодцов ему на смену — тогда ты поймешь, что все это делается… для красоты и здоровья.

Мара поднялась на ноги и застыла.

— Твои речи неуместны. Оставь меня сию же минуту, Накойя.

Первая советница Акомы сложилась в поклоне.

— На все твоя воля, госпожа. — Испепелив взглядом Кевина, она заковыляла к двери.

Когда стук ее сандалий затих в конце коридора, Мара сделала знак невольнику.

— Подойди сюда. — Она сбросила платье и улеглась на циновку с горкой подушек, служившую ей постелью. — Покажи-ка еще раз, как у вас мужчины любят женщин.