Случайные обстоятельства. Третье измерение - [47]

Но и у командира быт отнимал много сил и времени, не мог он просто так отмахнуться от этого: ведь то, что было или казалось мелочью на берегу, нередко потом, в море, оборачивалось уже совсем не мелочью, хотя в базе и воспринималось порой как что-то вынужденное, неглавное и временное, что нужно как-то перетерпеть, чтобы выйти наконец в море.

Конечно, и на берегу они тоже учились, и на берегу шла по-своему сложная, необходимая и трудная служба, и это, в конце концов, тоже было для моря, но настоящая учеба и настоящая служба начинались, по мнению Букреева, только с той все-таки минуты, когда подавался сигнал: «По местам стоять, со швартовов сниматься!»

В казарме, здороваясь с вернувшимся замполитом, Букреев спросил довольно безразлично:

— Ну, Максим Петрович, успели в субботу?

Так и было спрошено: не о том, чего Ковалев добился своей поездкой в штаб флота, а, скорее, просто о том, как он туда добрался, и это, видимо, должно было лишний раз напомнить, что он, Букреев, вообще мало верил в какие-нибудь результаты.

Похвастать действительно нечем было, не удалось Ковалеву подтолкнуть вопрос о награждении трюмных за прошлое плавание, но Букреев об этом еще не мог знать, и его безразличие задело Ковалева. Он решил принять вопрос насчет своей поездки буквально — пусть теперь Букреев позлится немного, раз сам это затеял, — и начал обстоятельно, со всеми непривычными для себя подробностями рассказывать о том, как опоздал на рейсовый автобус, а ждать следующего не имело смысла: ведь была суббота, и как он нашел попутную машину, как наконец попал в штаб флота, а там, оказывается, на наградах сидит бывший его сослуживец, и тот сразу же принял его, тепло принял, хотя они никогда, в общем, не были особенно близки, и вот теперь хорошо было бы использовать это неожиданное обстоятельство с пользой для дела, — то есть Ковалев старательно рассказывал как раз то, что Букреева меньше всего сейчас интересовало, потому что он хотел услышать все-таки о результатах поездки, а не о ней самой. Ковалев это прекрасно видел, но менять что-нибудь в своем рассказе не собирался, а Букреев, слушая своего замполита, злился на него за все эти не нужные никому детали, но прервать Ковалева не мог и сейчас начинал злиться и на себя за то, что сам же затеял все это. Однако хоть как-то подтолкнуть разговор все-таки следовало, и Букреев, даже зевнув предварительно, поинтересовался наконец, о чем же они там беседовали в штабе флота.

Довольный такой уступкой, Ковалев усмехнулся, они встретились глазами и вдруг оба на какую-то секунду так хорошо поняли друг друга — и каждый еще почувствовал не только в себе, но и в другом это понимание, — что им сразу стало вдруг легко и свободно, и они дружно расхохотались.

Это было каким-то сближением, хоть оно тут же, не задерживаясь, и промелькнуло как будто, но Ковалеву уже легче было теперь признаться в своей неудаче.

— Между прочим, он сам о нашем плаванье заговорил, — сказал Ковалев. — Мол, наслышаны даже в Москве. Ну, раз так, думаю, надо его на конкретный разговор переводить. Такую, говорю, наши трюмные неисправность в море устранили... Даже напомнил ему, что мы тогда радиограмму получили: «Гордимся мужеством экипажа...»

— А ваш друг что? — не утерпел Букреев.

— Молодцы, говорит... Ну, думаю, пора напомнить о наших представлениях к медалям: все-таки четвертый месяц пошел.

— Дрогнул он от этих слов?

— Нет, — вздохнул Ковалев. — Но все же забеспокоился: а что, спрашивает, сверху было указание представить к наградам? Как же это, мол, так? Если было такое указание сверху, то как же он мог упустить, не знать о нем?!

— Я бы ему ответил!.. — мечтательно-зло проговорил Букреев.

— Ну да, — кивнул Ковалев, — а люди без медалей останутся.

— А медали, товарищ заместитель по политической части, это, по-моему, не милость какого-то там Ивана Ивановича, — сердито прищурился Букреев.

— Конечно, — невозмутимо согласился Ковалев. — Но этот конкретный Иван Иванович все-таки решает иногда — быть или не быть. Короче говоря, вынужден был я ему признаться, что указаний сверху пока не было, а есть, мол, просто желание снизу — мнение командования корабля.

— Ну?

— Ничего, — пожал плечами Ковалев. — Ничего определенного.

— На том все и закончилось?

Ковалев невесело улыбнулся:

— Если бы!.. Только что Мохов к себе вызывал. Я же, говорит, еще тогда предупреждал Букреева, что все это несвоевременно, уже вот из штаба флота звонили...

— Поступок, что ли, несвоевременный? — закипая, спросил Букреев.

— Зачем же, Юрий Дмитриевич, так плохо о начальнике штаба думать? — улыбнулся Ковалев. — О поступке трюмных ничего не было сказано. А вот наша инициатива — несвоевременна. Нужно, оказывается, только в конце года, а мы еще летом с представлениями полезли. Летом — вы, а сейчас — я. Так что, простите, я, по-моему, даже подвел вас...

— Ничего, — успокоил Букреев. — Для того и служим, чтобы фитили получать. — Он как-то сразу почувствовал сейчас, что очень устал за последнее время: плавали долго, потом приезд командующего, подготовка к смотру...

Когда о делах закончили, Ковалев поинтересовался, как отметили майорское звание доктора. Ему было немного досадно, что вот впервые мог побыть среди офицеров в другой, не служебной обстановке, а не удалось: слишком поздно вернулся из штаба флота.