Случайно - [10]
— Машина! — говорит незнакомка — и правда, им навстречу из-за поворота выезжает машина. Астрид отпрыгивает в сторону. Она пытается собразить, что она успела до сих пор сказать вслух. Да ничего! Она даже не заикалась про отца, или не-отца. Мимо проносится машина, Астрид чувствует мощный порыв ветра. Она еще некоторое время слышит рев мотора, он стоит в ушах и в глазах, хотя и ветра-то никакого нет, и шум уже стих, а на дворе все тот же спокойный солнечный обыкновенный июньский день.
А девушка идет дальше.
— Догоняй, если не передумала, — кричит она не оборачиваясь.
Она ушла вперед довольно далеко. Астрид побежала. Она почти догнала незнакомку, и тут ее осенило. Весь смысл просыпания раньше всех на рассвете — это что вокруг нет ни души, только одна Астрид, зевающая, полусонная, можно высунуться из окна, положив локти на подоконник и заснять занимающийся рассвет. А вокруг лишь воспрявшие птахи, да деревья чуть колышутся на ветру, поводя кронами, ни единой машины на дорогах, сколько хватает глаз, ни лающих собак, ни-че-го. Но однажды утром Астрид, глядя в видоискатель камеры, между прочим, на максимальном увеличении, видела ее.
Ее.
Да, это была она.
Там, далеко, на крыше машины — белой машины, сидела женщина, Астрид уверена, что машина была белая, припаркованная у самой кромки леса. У нее вроде был бинокль, или такой прибор, что используют люди, наблюдающие за птицами или вообще за природой. Забавно — она смотрела на единственного человека, который не спал в этот момент, а тот, как ни смешно, просто невероятно, смотрел на нее, и теперь, когда Астрид нагнала незнакомку, та продолжает как бы недавно прерванный разговор, и Астрид как бы само собой понимает, о чем речь.
— И вот что. Если ты кому-нибудь скажешь, я тебя прибью, — говорит женщина. — Я серьезно, не думай.
Тут она оборачивается и глядит на Астрид. И начинает хохотать, словно что-то привело ее в дикий восторг, что-то настолько смешное, что она не может сдержаться. Она дурашливо вытаращила глаза, и Астрид понимает, что незнакомка передразнивает ее, что это у нее, у Астрид, такой обалдевший вид. А она действительно вытаращила глаза, да так, что, кажется, они сейчас выскочат из орбит.
Незнакомка, все еще смеясь, протягивает руку, уверенно кладет ее Астрид на макушку и дважды крепко похлопывает.
— Эй, дома есть кто? — говорит она.
Пройдет много времени, а Астрид по-прежнему будет ощущать это местечко. Это ощущение на макушке будет совершенно иным, чем в других частях тела, словно рука незнакомки по-прежнему там.
Это типа явное начало…
…и оно означает конец всего. Он тоже сложил эту мозаику. Они взяли чью-то голову. Приставили к другому телу. Потом разослали всем по электронке. Потом она покончила с собой.
За окном какой-то шум — птицы. Это стрижи. По вечерам они всегда шумят. Птицы, фигня какая. И вечер тоже фигня. Взяли ее голову. Приставили к другому телу. Разослали всем из адресной книги. А она покончила с собой.
Был вторник. Просто вторник. Магнус знает, что у него больше не будет «просто вторников». А ведь раньше это были просто дни недели, и все было как всегда. Сейчас невозможно представить, как это — «как всегда». Они шли по коридору, потом спускались по главной лестнице и снова шли по коридору как в самый обычный вторник. На нем была одежда, которую он надел утром. Какая-то одежда. Одежда и есть одежда, ничего больше — так было раньше. Он был в этих носках? Ну уж точно в этих самых брюках. И в этих ботинках. Ведь это школьные брюки и школьные ботинки… Это была просто шутка! Они все ржали, представляя, как будет прикольно. И он ржал. Он-то и открыл, так сказать, перед ними «дверь». Он до сих пор помнит мощный толчок двери класса, когда та пошла обратно. Они воспользовались новым сканером. Впрочем, это сумел бы и ребенок, даже на старой технике. Но те двое ни хрена не разбирались. У них бы ничего не вышло, если бы он не показал. Сначала они сканировали ее фотку. Потом ту вторую фотку. Потом перетащили ее голову к той картинке. И разослали jpeg по всем адресам. А потом пошла обычная жизнь — с ее заботами о шмотках, ботинках, со школьными коридорами, домом, днями недели, день за днем, неделя за неделей. И в один прекрасный день она покончила с собой.
Свет, что ли? Магнус моргает, глядя на плотно задернутую штору. Да, можно ее задернуть, но все остается там, прямо за шторой. Когда в комнате свет, ему кажется, что он под кайфом. Ноги не желают шевелиться. Руки будто в бетонных перчатках. Ну, раз свет, значит, скоро стемнеет. Взяли ее голову. Приставили к другому телу. Она покончила с собой.
Он садится, прижимает руки к животу. Бросает взгляд в сторону свет/тьмы. Далеко-далеко, словно глядя в широкий конец телескопа, он видит мальчика. Мальчик-с-пальчик. Он светится, словно отполированный. Мальчик в его школьном костюме. Руки у него длиннющие, как у паука. Говорит он писклявым голосом. Слова: ух ты, круто, грамотно, в натуре продвинуто. Взахлеб говорит о разных вещах. Словно это не фигня. Об интегралах, о том, как растут растения, как размножаются насекомые, как выглядит в разрезе глаз лягушки. Говорит о фильмах, компьютерах, двоичных файлах. О том, как делаются голограммы. Он и сам голограмма. Он создан с помощью лазера, линз, оптических штативов и специального стола, устойчивого к вибрации. Он — творение когерентного света. Вот и теперь он трещит об этом. Он говорит, что когерентный свет — это круто. Это стильно. Что в нем, в Мальчике, содержится вся информация о его форме, размере, степени яркости. Он болезненно самодоволен. Он в натуре суперпродвинут. Это только кажется, что он трехмерен. Он — лишь трехмерная проекция того, что на самом деле находится не здесь. А его самого здесь тоже нет. Гляньте, какой везунчик: во-первых, на самом деле он не существует. Повезло! Во-вторых, он такой маленький. Он может проскользнуть под дверью. Слинять через малюсенькую трещину в полу. В-третьих, он остался там, в прошлом. А настоящий Магнус — вот он, рослый, вполне заметный. Настоящий Магнус уж слишком здоровенный. Человек-гора, огромный, как кит на берегу, неуклюжий, как пьяный великан. Он смотрит на себя-«того»: писклявого, излучающего свет, карабкающегося по его собственной гигантской ноге, словно перед ним — горный пик, сулящий интересный опыт, приключение. Голограммный Мальчик понятия не имеет, кому принадлежит эта ножища. Он и представить себе не может таких чудовищных пропорций. Сначала они… Потом они… Потом… А потом она…
Али Смит (р. 1962) — одна из самых модных английских писательниц — известна у себя на родине не только как романистка, но и как талантливый фотограф и журналистка. Уже первый ее сборник рассказов «Свободная любовь» («Free Love», 1995) удостоился премии за лучшую книгу года и премии Шотландского художественного совета. Затем последовали роман «Как» («Like», 1997) и сборник «Другие рассказы и другие рассказы» («Other Stories and Other Stories», 1999). Роман «Отель — мир» («Hotel World», 2001) номинировался на «Букер» 2001 года, а последний роман «Случайно» («Accidental», 2005), получивший одну из наиболее престижных английских литературных премий «Whitbread prize», — на «Букер» 2005 года.
Третья часть Сезонного цикла. Что объединяет Кэтрин Мэнсфилд, Чарли Чаплина, Шекспира, Бетховена, Рильке, прошлое, север, юг, запад, восток, мужчину, жалеющего о прошлом, и женщину, запертую в настоящем? Весна, великий соединитель. Во времена стен и границ Смит открывает двери. Во времена, зацикленные на прошлом, Смит рассказывает историю настоящего. Во времена обесценивания искусства Смит создает роман-метакомментарий об искусстве.
Суровая зима. Мир съеживается, все оголяется, то, что было ранее невидимым, становится видимым. То, что скрывалось, вспыхивает огнем. Али Смит воссоздает стремительно меняющийся мир, где корни бытия: смех, любовь, искусство — не всегда открыты нашему глазу. В эпоху постправды не только про-шлое, но и будущее кажутся не тем, чем есть. Зима — это сезон, который учит нас выживанию.
Али Смит (р. 1962) — одна из самых модных английских писательниц — известна у себя на родине не только как романистка, но и как талантливый фотограф и журналистка. Уже первый ее сборник рассказов «Свободная любовь» (Free Love, 1995) удостоился премии за лучшую книгу года и премии Шотландского художественного совета. Затем последовали роман «Как» (Like, 1997) и сборник «Другие рассказы и другие рассказы» (Other Stories and Other Stories, 1999). Роман «Отель — мир» (Hotel World, 2001) номинировался на «Букер» 2001 года, а последний роман «Случайно» («Accidental», 2005), получивший одну из наиболее престижных английских литературных премий «Whitbread prize», — на «Букер» 2005 года.Как разобраться в уникально изобретательном лабиринте совпадений, удач, упущенных и приобретенных связей? Что случается, когда ты наталкиваешься на Смерть в оживленной толпе вокзала? (Ты знаешь, кто это, потому что твой мобильный телефон смолкает, когда Смерть улыбается.) А если твоя возлюбленная влюбилась в дерево? Надо ли ее ревновать? Начиная с той женщины, которую преследует оркестр трубачей при всех регалиях, и вплоть до художницы, построившей семифутовую лодку из букинистических экземпляров романа «Великий Гэтсби», герои новелл Смит поразительны, обаятельны, сексуальны и необычайно сложны, как сама жизнь.
Али Смит (род. 1962) — одна из самых модных английских писательниц. Роман «Отель — мир» номинировался на «Букер» 2001 года.Странный, обескураживающий, но в то же время очень смешной роман Али Смит — это пропуск в шикарный мир отелей «Глобал». «Отель — мир» — книга о смерти, воспевающая жизнь, и книга о жизни, воспевающая смерть.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.