Случайная жертва - [61]

Тут Владимир Константинович снова сделал паузу. Было понятно, что ему слишком тяжело раскрывать семейные тайны чужим людям. Но причина, по которой он это делал, была очевидна. На кону стояла жизнь невинно осуждённого человека. И как представитель закона, хоть и в отставке, Струбчевский не мог допустить, чтобы в этот раз машина правосудия дала сбой, особенно тогда, когда он был в состоянии лично проследить за работой её механизма.

– Наташа всегда была хорошей девочкой, – слегка понизив голос, продолжил он говорить. – В школе учились на одни пятёрки, никому не грубила, нас с женой слушалась беспрекословно. Мне даже иногда хотелось, чтобы моя дочь не была такой идеальной, чтобы иногда проявляла живые чувства, даже проказничала, как остальные дети. Наверное потому, что я всегда хотел иметь сына, а мальчишки редко отличаются покладистым характером. Может, поэтому мы с ней и не были так близки, как должны быть отец и дочь. Я не очень-то интересовался тем, что у неё на уме и какие проблемы её волнуют. Меня волновало лишь внешнее благополучие. И я его получил. Красивая заботливая жена, примерная дочь. Что ещё нужно мужчине, стремящемуся сделать карьеру? Лишь собственные усилия и здоровые амбиции. А они у меня были. И всё в моей жизни шло своим чередом, ведя меня к профессиональному успеху, который был, на мой взгляд, вполне заслужен.

– Так и есть! – подтвердил адвокат, чтобы поддержать слова полковника. Тот одобрительно посмотрел на Сергея Эдуардовича и вернулся к своему рассказу.

– Да, в профессиональном плане мне есть чем гордиться. И я был уверен, что мою дочь ждёт такая же успешная карьера, но на другом поприще. Всё-таки в ней были мои гены. Но, к сожалению, гены моей жены оказались сильнее.

Скажу честно, ещё два дня назад я пребывал в полной уверенности, что в жизни моей дочери нет ни одного не то, что чёрного, даже бледно-серого пятна. И если распахнуть настежь все её шкафы, то там не окажется ни одного скелета. И потому после вашего визита ко мне, неприятного визита, скажу я вам, очень неприятного, я подумал, что стоит поговорить с Натальей. Поговорить не для того, чтобы узнать её тайны, а для того, чтобы предупредить дочь, что вокруг неё ошиваются два проходимца, которые могут наплести ей чёрт знает что, так как хотят сунуть свои носы в её личную жизнь. Но ожидая встречи с дочерью, мне невольно пришли на ум эпизоды жизни с её матерью. Как изменилась она в последние свои годы, как пошатнулась её психика, и как я старался не замечать этого. Может быть и с Натальей происходит то же самое? Может быть то, что я вижу, когда общаюсь с дочерью, является лишь вершиной айсберга? Вдруг её одолевают те же проблемы, что и Элю? В общем, когда Наталья приехала ко мне, я не стал ходить вокруг да около, а прямо спросил её, брала ли она мой пистолет.

Услышав эти слова, глаза Тимофея Савельевича и Сергея Эдуардовича вспыхнули. Их догадка была верна, а предположения, казавшиеся поначалу нелепыми, оказались не лишены оснований. А Владимир Константинович не стал отпираться, а честно признался.

– Да, товарищ бывший следователь по особо важным делам, Вы были правы, – сказал Струбчевский, обращаясь к Тимофею Савельевичу. – Уверен, что и у Вас в загашниках где-то припрятан незарегистрированный ПМ или какой-нибудь другой пистолет.

Этот вопрос Тимофей Савельевич оставил без ответа, но полковник и не ждал получить его.

– Разумеется, я не афиширую этот факт, и о нём не знают даже мои друзья. И жена не знала. А Наталье я сказал об этом лишь однажды, да и то между делом. И поскольку она не проявила никакого интереса к этому факту, я был уверен, что она забыла о моих словах. Но она оказалась умнее, чем я думал. Вычислить пароли на моих сейфах было делом нетрудным. На одном использована дата рождения дочери, а на другом – день свадьбы с Элей. Да, господа-товарищи, – обращаясь к своим слушателям, решил дать новые пояснения Владимир Константинович. – Тот самый злосчастный ПМ, который всё это время незаконно хранился у меня, лежит в отдельном сейфе, куда даже я лишний раз не заглядываю. И уж конечно, мне и в голову не могло прийти, что Наталья захочет воспользоваться моей «игрушкой», которую я хранил лишь для того, чтобы потешить своё самолюбие.

После вашего отъезда я первым делом проверил свой пистолет, чтобы узнать, не стреляли ли из него. Но пистолет был отлично вычищен и смазан, а патроны я всегда храню отдельно, и вычислить сейчас, по прошествии года, сколько из них пропало, просто невозможно, так как я частенько хожу на охоту или пострелять куда-нибудь в лес и не веду счёт своим боевым припасам, до тех пор пока они не закончатся. Так что я не мог понять, брала ли Наталья пистолет без моего ведома или нет. И чтобы знать наверняка, я пригласил дочь к себе и задал ей прямой вопрос. И она, не смущаясь, ответила, что не брала, да ещё и выразила удивление тем, что у меня возникла мысль спросить у неё такое.

Тогда я спросил у неё, не причастна ли она к смерти Абрамова и Плещеевой. И она вновь не моргнув глазом ответила, что, разумеется, нет. И тогда я понял, что она врёт. Нутром почуял. То ли сработал опыт, то ли родители и в самом деле чувствуют своих детей, но я вдруг осознал, что моя дочь совершила непоправимую ошибку и столько времени несёт этот груз в себе, а я, как самовлюблённый болван, стараюсь не замечать этого. Если бы я раньше увидел, что Наталья – не безупречная деловая женщина со стальными нервами и сильной волей, а всего лишь несчастный ребёнок, который живёт сам по себе, потому что его родители слишком заняты своими проблемами, возможно, всё сложилось бы иначе. Если бы я чаще по-настоящему разговаривал с дочерью! Хотя, что уж греха таить! – с сожалением произнёс Струбчевский и в отчаянии махнул рукой. – Хоть раз поговорил бы с дочерью по душам, может, и узнал бы, что её тревожит и предотвратил бы то, что случилось!