Случайная встреча Кэлли и Кайдена - [3]

Я слабо машу ей в ответ.

— Ну, ладно, тогда пойду поищу его.

Уходя, я размышляю, видела ли она своего мужа и спрашивала ли его о разбитой руке.

Мой брат Джексон сидит на диване в гостиной и разговаривает со своим лучшим другом Калебом Миллером. Я замираю у порога, чтобы меня не было видно. Они продолжают смеяться и говорить, пить пиво, будто ничто не имеет значения. Я презираю своего брата за смех, за то, что он здесь, за то, что мне приходится искать его и сообщать ему, что в машине ждет мама.

Я хочу пойти к нему, но мои ноги не двигаются. Я знаю, что мне нужно с этим покончить, но по углам целуются парочки, танцуют в центре комнаты, и от этого мне неудобно. Я не могу дышать. Двигай ногами, двигай.

Тут в меня кто-то влетает и чуть не сбивает с ног.

— Прошу прощения, — извиняется грудной голос.

Я хватаюсь за дверной косяк, и это выводит меня из транса. Я спешу по коридору, даже не потрудившись посмотреть, кто в меня врезался. Мне нужно выбираться отсюда на воздух.

После того, как я беру из нижнего шкафчика аптечку, а из холодильника — пачку со льдом, то длинным путем через боковую дверь выхожу из дома, чтобы меня не заметили. На улице Кайдена нет, но из окон бильярдного домика пробивается свет.

Немного помедлив, я открываю дверь и просовываю голову в тускло освещенную комнату.

— Привет.

Из дальней комнаты выходит Кайден без рубашки, прижимая к лицу яркое от крови скомканное полотенце.

— Эй, ты принесла то, что я просил?

Я проскальзываю в комнату и закрываю за собой дверь. Отвернувшись к двери и пытаясь не смотреть на него, я протягиваю ему аптечку и пачку со льдом. Из-за его голой груди и низко сидящих на бедрах джинсов меня накрывает волна смущения.

— Я не кусаюсь, Кэлли, — безразлично говорит он, беря аптечку и лед. — Тебе не нужно пялиться на стену.

Я заставляю себя посмотреть на него, и мне трудно не глядеть на его шрамы, исполосовавшие живот и грудь. Больше всего тревожат вертикальные линии на предплечьях, толстые и неровные, будто кто-то провел лезвием по его коже. Как бы мне хотелось провести по ним пальцами и забрать всю боль и воспоминания, связанные с ними.

Он быстро опускает полотенце, чтобы прикрыть себя, и в его здоровом глазу сквозит смущение, когда мы смотрим друг на друга. Пока длится это мгновение, как щелчок пальцев, но при этом продолжающееся вечность, у меня в груди громко колотится сердце.

Он моргает и прижимает к воспаленному глазу лед, при этом кладя аптечку на бильярдный стол. У него дрожат пальцы, когда он убирает руку, а кожа на костяшках пальцев содрана.

— Можешь достать мне марлю? А то у меня немного болит рука.

Я пальцами нащупываю защелку, поддеваю ее ногтем и тяну. Появляется кровь, когда я открываю крышку, чтобы достать марлю.

— Может, тебе нужно наложить швы на порез под глазом? Он выглядит ужасно.

Он, морщась от боли, промокает порез полотенцем.

— Все будет в порядке. Мне просто нужно его промыть и заклеить.

Меня будто обжигает пар от горячей воды, кожа покрывается красными пятнами и волдырями. Мне просто хочется снова себя почувствовать чистой. Я беру у него влажное полотенце, осторожно, чтобы наши пальцы не соприкасались, и наклоняюсь вперед, осматривая раны, которые настолько глубокие, что видны мышцы и ткани.

— Тебе действительно нужно наложить швы. — Я слизываю со своего пальца кровь. — Или у тебя будет шрам.

Уголки его губ изгибаются в грустной улыбке.

— Шрамы я могу пережить, особенно те, что снаружи.

Всем своим существом я понимаю значение этих слов.

— Мне кажется, что нужно, чтобы твоя мама отвела тебя к врачу, а потом ты мог бы рассказать ей, что произошло.

Он отматывает небольшой кусочек марли, но случайно роняет ее на пол.

— Этого никогда не случится, а даже если и да, то это не имеет значения. Ничто не имеет значения.

Дрожащими пальцами я поднимаю марлю и распутываю ее. Оторвав кончик, я достаю из аптечки пластырь. А потом, выкинув все ужасные мысли из своей головы, тянусь к его щеке. Он остается неподвижным, прижимая раненую руку к груди, когда я накладываю на рану марлю. Его глаза прикованы ко мне, брови сведены, и он едва дышит, когда я приклеиваю марлю.

Я отстраняюсь, и вздох облегчения срывается с моих губ. Он первый человек, не считая моей семьи, которого я умышленно коснулась за последние шесть лет.

— И все же я бы подумала о швах.

Он закрывает аптечку и стирает с крышки капли крови.

— В доме тебе попадался мой отец?

— Нет. — У меня в кармане пищит телефон, и я читаю текстовое сообщение. — Мне нужно идти. Меня в машине ждет мама. Ты уверен, что с тобой все будет хорошо?

— Да, уверен. — Забирая полотенце и направляясь к дальней комнате, он даже не смотрит на меня. — Ну, ладно, тогда увидимся позже.

Нет, не увидимся. Кладя телефон в карман, я отхожу к двери.

— Ага, думаю, увидимся позже.

— Спасибо, — тут же добавляет он.

Моя рука замирает на дверной ручке. Я чувствую себя ужасно из-за того, что покидаю его, но я слишком труслива, чтобы остаться.

— За что?

Он размышляет целую вечность, а потом вздыхает.

— За то, что принесла мне аптечку и лед.

— Не за что.

За дверь я выхожу с тяжелым чувством на душе, так как в ней оседает еще один секрет.