Случай на улице Капуцинов - [5]

Тут только Макс заметил, что они продолжали сидеть на полу. Он встал и, бережно приподняв старуху, поставил ее на ноги.

Совершенно обессиленная, прошла она к себе в комнату и прилегла на кровать. Макс спустился вниз и прошел через сад к сараю. Ворота его были раскрыты, и от них шли две свежие колеи колес аэроплана, — видно, ночью шел дождь. Футах в тридцати от сарая земля была притоптана, а начиная с этого места, колеи становились все мельче и мельче, пока, наконец, футов через пятьдесят, не исчезли совсем. Туг аппарат оторвался от земли.

Загадочно молчали пустые мастерские. Макс подошел к двери сборочной и повернул ручку. Она не была заперта. На полу валялись инструменты, обрывки проволок, металлические стружки, а на табурете, у окна, лежала рабочая блуза Андерсона. Макс через следующее помещение прошел в кабинет отца; дверь его была тоже не заперта. В нем царил тот невообразимый хаос, который свидетельствовал о непрерывной, лихорадочной деятельности в течение многих дней, — когда некогда было есть, когда некогда было спать. На длинном чертежном столе лежала груда свернутых рулонами чертежей. Макс внимательно осмотрел комнату — камин, несмотря на июльские жаркие дни и теплые ночи, был полон серого, нежного пепла, — в нем что-то жгли.

А на письменном столе, с единственной карточкой двух убитых братьев Макса, прижатая пресс-папье, лежала бумага, исписанная разметанным, торопливым почерком отца.

Макс нагнулся и с трудом разобрал следующие слова:

«Угол выхода — 15⁰. При высоте юоо метров, диаметр пятна около шестисот метров. Надо выше, выше, выше, — и да здравствует “Черный конус”!».

ГЛАВА 2-ая

Мосье Жорж Делобэль, коммивояжер из Парижа, молодой человек с бесподобно закрученными черными усами, делал вид, что внимательно рассматривает картину Мантеньи «Триумфальное шествие Цезаря».

Целый час слонялся он по залам Кенсингтонского музея и невыразимо скучал. Было жаль шиллинга, шикарно протянутого сторожу у вешалок за трость и канотье, — и хотелось есть.

Он осмотрелся и увидел рядом с собою изящно одетую девушку, безучастно, как ему казалось, рассматривавшую ту же картину.

Инстинкт настоящего француза подсказал ему возможность приятного, заманчивого приключения.

— Попробуем… — решил Жорж Делобэль.

— Какой очаровательный ангелочек! — с хорошо разыгранным восхищением, полуоборотясь к девушке, заметил он.

Та взглянула на него и, видимо, оценив по достоинству его внешность, подняла брошенную перчатку.

— Какой ангелочек? — спросила она, смотря на него своими голубыми, опушенными длинными ресницами, глазами.

— Вот там, справа, у колесницы!

И, скользя, как корова на льду, пустился в экскурсию в область искусства.

— Эта лошадка, — заметил он, указывая мизинцем, — конечно, условна. Такой шеи у лошадей не бывает, но…

…И вдруг черная, непроглядная тьма с быстротой молнии обрушилась на него. И сразу стало тихо, как в склепе. Напряженная, нарушаемая только шумом бешено запульсировавшей крови в ушах, тишина. И тьма…

Девушка схватила Делобэля за руку, — испуганным, быстрым движением. И из разных концов залы, как после долгого, тяжелого сна, послышались робкие и неуверенные, полные невыразимого ужаса, восклицания… А затем, топоча ногами, плача, истерически взвизгивая, со все увеличивающимся шумом, как поток лавины с гор, все это стало метаться во тьме. Бились о стены люди, не находя выхода, сталкивались друг с другом, падали на пол, вставали, ударяемые сотнями ног, снова падали, избитые, обессиленные, обезумевшие…

Делобэль с силой стал отрывать вцепившуюся в него девушку и несколько секунд боролся с ней. Потом, внезапно озлобясь, резким бешеным движением бросил ее на пол.

Натыкаясь на метущихся людей, работая кулаками направо и налево, ударяя в лица, груди, затылки и просто в черную, зияющую тьму, он кинулся вперед, наталкиваясь на стены, меняя направления, — и, когда, наконец, нога его, занесенная в воздухе, упала куда-то, не встретив опоры, он, оступившись, покатился вниз по лестнице. Ослепительный свет ударил ему в лицо.

Он беспомощно оглянулся кругом. Сверху, перепрыгивая через несколько ступеней, как вытряхнутые из гигантского мешка, стремились люди. И человеческий поток вынес его на улицу… На ней царил хаос. Опрокинутый омнибус, окутанный едким облаком бензинового дыма, разбросал по мостовой пассажиров; одни из них стонали и бились, стараясь приподняться, другие в странно-спокойной позе, казалось, спали на земле. И Делобэль вспомнил, как, будучи ребенком, в Кретейле, за день до знаменитой битвы на Марне, он видел такую же картину, когда шестидюймовый немецкий снаряд, шипя в воздухе, как масло на сковороде, обрушился на соседний дом, — так же бились одни, так же спокойно уснули другие.

…Вздыбленные у стен домов, столбов, фонарей и киосков, перевернутые вверх колесами, брошенные набок автомобили, автомобили без конца. Разбросанные тюки и ящики грузовиков, и люди — метущиеся, бьющиеся и мертвые люди.

Делобэль сделал несколько шагов дрожащими, мягкими, как резина, ногами и вдруг, в непосредственной близости от себя, увидел странное, нелепое существо. С лицом в крови, с закрытым громадной опухолью глазом, бледное, в разорванной одежде, — оно шло на него. И тут Делобэль понял, что это — он сам, отраженный в зеркале магазина, почувствовал глухую, ноющую боль во всем теле, солоноватый вкус во рту. Выплюнул — кровь… И, поднеся к губам руку, убедился, что половины его ровных и белых, как протез дантиста, зубов — уже нет.