Случай из жизни государства (Эксперт) - [28]

- Чё там у вас, бойня, что ли? - почти равнодушно поинтересовался из своего угла Монгол, прервав беседу с Одессой.

- Шнырь базары чекирует! Как придешь с пахоты, так у него сразу уборка... Убирай, гад, пока в бараке никого нет. Дали ему пару раз, Монгол... живой, крысеныш.

- Ладно, - махнул рукой Монгол. - Ты, Гурыч, скажи завхозу, чтобы шнырь убирался днем, а вечером вообще не показывался.

- Добро, - сказал Гурыч.

Сопля в это время медленно поднялся на ноги. Он, конечно, слышал весь разговор и потому, схватив тряпку, быстро стал собирать под шконками грязную воду. Отжав её в ведро, он собрал свой нехитрый инвентарь и исчез: закрылся в собственной маленькой каптерке возле уборной. Сопле было всего двадцать семь лет, на общем режиме, в Яблоневке под Питером, он начинал "бойцом": раскалывал табуреты о головы бессловесных мужиков, а попав на второй срок, был в "Крестах" опознан одной из своих жертв. Бывшего беспредельщика почему-то пожалели, не стали опускать по полной программе на самый низ, но отколошматили сильно - и вместо погонялова Железяка дали новое: Сопля. Теперь он опасно балансировал на краю пропасти: то хватался за соломинку оперчасти, то наклонялся к самому низу.

Барак продолжил свое привычное бытие. Мало кто любопытствовал, когда били шныря: ему доставалось два-три раза в неделю, не меньше, дело знакомое. Гурыч достал инструмент: взялся довязывать рыболовную сеть для инженера из литейки, тот обещал принести двадцать пачек "индюхи". Рычагов-Механизм одолевал чтиво: ему оставалось тянуть ещё семь с половиной лет, и он надеялся за это время овладеть английским языком. Он уже читал на инглише простые книжки - лишь изредка заглядывал в словарь.

Оперчасть по идеологической инерции не очень поощряла изучение иностранных языков, но запретить не могла: время наступило иное, вольное, уже и крестики не срывали с зековских шей; в зоне выстроили храм имени святого Моисея Мурина, бывшего разбойника; фонтан рядышком; стал приезжать из села Кишкино отец Василий, по мнению Монгола - дельный мужик, хотя, конечно, молодой для "батюшки"... Но после его приездов зона успокаивалась: менты не борзели, суп в столовой становился наваристей, шныря Соплю не трогали аж целых две недели. В общем, отец Василий был поп "в законе", смотрел вместе с Монголом за зоной. Жаль, что приезжал он не так часто, как хотелось бы: зон на Зимлаге было четырнадцать, отец Василий - один. А из Кишкино до Зимлага путь неблизкий: по Электрической просеке, пусть и на джипе, подаренном отцу Василию Коляном Мыло, верст двадцать пять...

Пришли, наконец, Рыжик и Корма, типичные блатные фрайера, с дублеными и коричневыми от чифира лицами, худые, жилистые. Корма был постарше, лет тридцати пяти, а Рыжик молодой совсем, но настырный и резкий.

Одесса хотел вежливо уйти, но Монгол оставил его, да ещё позвал Гурыча; пошла по кругу фарфоровая чашечка, по два обжигающих глоточка каждому за раз, появилась твердокаменная воблочка - вприкуску, соль с горечью. Словно гурманы какие-нибудь смаковали зеки вкушаемое. А после чифира Монгол угостил всех "Кентом". Начался неторопливый, тихий, никому не ведомый разговор ("базар"). Близилось время отбоя.

ВЕЧЕРИНКА В ОПЕРЧАСТИ

Капитан Петров, коренастый и, как все лагерные оперативники, сделанный будто из твердой спецрезины, сидел в своем кабинете за огромным двухтумбовым "наркомовским" столом. Из ушей капитана свисали провода: он слушал диктофонные записи "стука", собранного завхозами, шнырями, бригадирами, нарядчиками и прочей, по мнению капитана, "сволочью" зоновского мира. Он не питал иллюзий относительно личностей своей агентуры: людишки были никакие, докладывали все, что подворачивалось под... ухо. Завхоз 3-го отряда извещал о том, что заключенный Махонин "поливал матюками всю власть целиком"; нарядчик литейки жаловался на заключенного Рычагова: тот пообещал "опетушить" нарядчика при удобном случае; шнырь 5-го отряда Железнов докладывал: в бараке играют в нарды только на деньги, суммы большие, и зек Макаров крупно проигрался, стал "фуфлыжником", скоро должен ломиться из барака в изолятор и далее; зек Синичкин вяжет сеть для какого-то инженера из "промки", за чай; у Монгола каждый день собирается блаткомитет, Корма и Рыжик, чифирят, базарят о чем-то подолгу, смеются...

Капитан выдернул из ушей провода с наушниками. Лишь последнее сообщение показалось интересным: Монгол, Корма и Рыжик. Не станут блатные чифирить "каждый день", да ещё подолгу о чем-то разговаривать, со смехом... Несерьезно как-то... или наоборот?

Петров плеснул в чашку чайку из термоса. Жидкость была пропитана букетом сырости и второсортной рассыпухи. Капитан служил в Системе 18 лет, но так и не научился заваривать чай: мешала вечная спешка, приходилось пользоваться термосом для экономии времени и пить мутную горячую жижу. Он отхлебнул немного из чашки, поморщился. Нужно было обдумать диктофонные сведения: первое вообще не заслуживало внимания, капитан и сам материл "всю власть целиком", потому что оклад задерживали на два-три месяца, на трехкомнатную квартирку нечего было и рассчитывать, не хватало денег даже на приличную кожанку себе и на дубленки жене и дочери... К тому же, капитан Петров никак не мог принять безраздельной свободы, вдруг воцарившейся в стране - как будто взяли выпустили из огромной ЗОНЫ сразу всех: маньяков и насильников, домушников и карманников, извращенцев и садистов, педерастов и туберкулезных бомжей-тунеядцев.